Егоровы клады - страница 7

Александру же пленили эти таинственные заманчивые слова: «Гишпания», «Дон Кишот». Ушла она в дальний уголок сада и ни о чем не думала, кроме того, что будет читать книжку про этого рыцаря.

Вот уже месяц прошел, как сбежал Егорка от хозяев, но нигде не мог притулиться. Хорошо, хоть деньги есть. Наконец-то, по прошествии времени, встал он на квартиру к одной старушке. За три месяца вперед заплатил. Больная была старушка, одинокая, хотя говорила, что есть в Вязниках у нее сынок. Но Егорка его никогда не видел за тот месяц, пока жил у Лукьяновны. Сама же она объясняла свое одиночество тем, что сноха ее, сыновья жена, – презлая бабенка. Вот и не пускает сына проведать мать, а так-то он добрый да жалостливый. Молчит Егорка в ответ на это, а сам про себя горько усмехается, что же это за мужик такой, которого жена насильно привязывает к своей юбке, что тот даже к матери не ходит.

Жалко Егорке хозяйку Евлампию. Только по избе ходит бабка, на улицу ни ногой. На крылечко сядет на солнышко погреться, и всего делов-то. Говорит, что мотает ее в стороны, да голова кружится. Боится упасть. Егорка ей и водицы из колодца натаскивает, и дров приносит, и за хлебцем – в лавку.

Уж она им перед шабрами не нахвалится. А они ее пытают, не внучок ли это, уж больно расторопный и заботливый. Евлампьевна смахнет слезки под платочек да головой кивнет. Потом совесть ее одолела, за такую вот заботушку, что она с него деньги за постой взяла. По окончанию месяца вынула она их из укромного места да протягивает парнишонке:

– Уж не обижайся на меня Егорушка, возьми ты их, ради Христа. Впору мне тебе самой платить.

Улыбается ей в ответ Егорка и покупает на эти деньги вкуснятины всяческой и перед Евлампией на столе раскладывает. Вот так и живут душа в душу, стараясь друг другу угодить.

А вот уж, когда совсем плохо стало Лукьяновне, послала она Егорку к сыну своему известить о хворях, чтобы еще вживу повидаться да попрощаться на всякий случай. Растолковала, где его найти в Петрине за горой.

И вот он стоит перед дверью. После долгой стукотни Егорки в дверь вышел на крыльцо босой мужик с красным опухшим лицом, черты которого неуловимо схожи с материнскими. Хмурый, недовольный:

– Чё надо?

– Я от матери вашей Евлампии Лукьяновны!

– Ну?

– Уж больно хворает она, просила навестить ее, попрощаться може.

– А ты кто таков? – продолжал допрос мужик.

– Я на хвартере у них живу, подмогаю в меру сил.

– Ну? – мужик переступил с ноги на ногу и вдруг зевнул, обдавая Егора перегаром.

– Да вот, в любое время отойти может, – решил сгустить краски Егорка, чтоб, как-то усовестить мужика, разжалобить его.

– Ну так ведь жива еще? – ни одна жилка не дрогнула на пропитом его лице.

Почесал мужик одной ногой другую и выдал такое, что захолонуло у Егорки сердце:

– Помрет, придешь – скажешь! – и с этими словами захлопнул дверь перед носом парнишки.

Никак не мог опомниться Егорка. Столбом стоял у двери. А потом побрел восвояси, не зная, что будет говорить Лукьяновне про ее сына, чего обещать. Когда пришел, совсем расстроился. У той в глазах было столько ожидания, что впору хоть назад иди и силой тащи поганого мужика к матери родной! Да разве он, Егорка, справится? Отводя глаза, пробормотал парнишонка невнятное, что, мол, явится вскоре. Всё поняла Лукьяновна. Задрожали ее губы, слезинка скатилась по щеке. И всё равно вругорядь вздрагивала от любого шума, на дверь с надеждой поглядывала. Но уж больше ни про сноху, ни про сына словинушки не молвила.