И Андрей увидел его. Еще один шрам. Тонкая белая линия на бледной коже, такая же изогнутая, причудливая, как и тот, что он заметил вчера у нее на шее. Шрам в форме запятой.
Два знака препинания на ее теле. Один на шее, другой на запястье. Запятые – символы паузы, незавершенности, продолжения, которое должно последовать. Они были не случайными царапинами, а четкими, словно намеренно оставленными метками. Что они означали? Паузы в ее собственной истории? Связь между разными версиями ее «текста»?
У Андрея возникло острое желание спросить об этих шрамах. Откуда они? Что они значат? Вопрос уже вертелся на языке. Но он промолчал. Что-то его остановило. Возможно, интуитивное понимание, что это слишком личный вопрос для их едва начавшегося, странного, балансирующего на грани реальности диалога. Или, может быть, он боялся ответа. Боялся, что прямой вопрос разрушит эту хрупкую атмосферу недосказанности, спугнет ее, как вчера спугнул гудок печи. Он чувствовал, что к ней нельзя подходить с обычными мерками, с прямыми вопросами, требующими прямых ответов. С ней нужно было говорить на ее языке – языке намеков, цитат, умолчаний. Читать между строк.
7. Тактики Ускользания
Тишина снова повисла между ними, густая, как пыль на верхних полках стеллажей. Андрей смотрел на второй шрам-запятую на ее запястье, потом снова на ее лицо. Вопросы роились в его голове, настойчивые, требующие выхода. Прямой подход казался рискованным, но неопределенность была еще мучительнее. Он должен был попытаться. Он сделал глубокий вдох, словно ныряя в холодную воду.
–Вы были вчера в архиве? – решился он наконец, голос прозвучал тише, чем он ожидал. – Там была… книга. Черная. С символами. Она потом… исчезла. Как и вы.
Он внимательно следил за ее реакцией. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она спокойно взяла чашку с давно остывшим чаем и сделала маленький глоток, словно обдумывая его слова или просто давая себе паузу. Ее взгляд был отстраненным, устремленным куда-то поверх его плеча.
–Книги – это следы, – произнесла она наконец, ставя чашку обратно на стол с тихим стуком. Голос ее был ровным, почти монотонным, как у лектора, излагающего давно известную истину. – Отпечатки мыслей, времен, исчезновений. Иногда они ведут в никуда, обрываются, как те босые следы на снегу у реки.
Легкий кивок в сторону окна, намек на вчерашнее? Или просто совпадение?
–Иногда, – продолжила она, переводя взгляд обратно на него, но не фокусируясь, словно смотрела сквозь него, – они ведут к другим книгам. Один текст отсылает к другому, создает цепь, лабиринт из знаков. Важно не столько то, что написано в книге, сколько то, куда она указывает, какой след оставляет.
Она говорила о книгах, о следах, о Деррида, но не ответила на его вопрос. Ни слова о черной книге, ни подтверждения, ни отрицания ее вчерашнего присутствия в подвале. Ее ответ был идеальным примером того, что сам Деррида называл différance – откладыванием смысла, вечным ускользанием значения. Она создавала словесный лабиринт вокруг его прямого вопроса.
Андрей почувствовал укол раздражения, смешанного с чувством бессилия. Он словно бился о невидимую стену из метафор и философских отсылок. Он решил пойти ва-банк.
–Кто вы? – спросил он почти шепотом, но настойчиво, глядя ей прямо в глаза, пытаясь пробиться сквозь ее отстраненность. – Лика?
Он произнес имя, которое сам ей дал, наблюдая за реакцией. Она не вздрогнула, но ее взгляд на мгновение сфокусировался на нем, стал более пронзительным. Пауза затянулась. Казалось, она решает, стоит ли отвечать, и если да, то как.
