Их было одиннадцать. Одиннадцать солдат в воронках у узкоколейки. Одиннадцать тех, чьи имена теперь известны только Богу. Одиннадцать героев, чьим единственным оружием были лопаты и кирки, и они не ушли со своего рубежа, они остались на нем на долгие семьдесят пять лет. Мы, обыватели, часто видим подвиг в ярком свете блестящих штыков, пулеметных очередей. В детских мечтах подвиг всегда заканчивается блестящей победой и не менее блестящей наградой на груди. В юношеских – общим признанием твоих осязаемых заслуг и почетом. И только в зрелом возрасте лишь немногие понимают и осознают, что подвиг – это монотонная, долгая, мало кому заметная, порой грязная работа, выполненная на совесть. Работа, не отмеченная наградами и признанием, работа, позволившая кому-то просто выжить. Может быть, для того, чтобы совершить что-то по-настоящему высокое и яркое. Та работа, которую делают большинство честных и не известных никому людей, работа, в которой нельзя схалтурить, недоделать, бросить, убежав за чем-то более ярким и красивым. Такая работа, которую ежедневно делали большинство солдат той войны. Та, которую сделали эти одиннадцать героев с лопатами вместо развевающихся знамен и винтовок. Каждый раз, вставая заново на свой рубеж под обстрел и бомбежки. И не наше право судить и оценивать глубину и условия их подвигов: закрывших собой амбразуры дотов, таранивших немецкие танки и самолеты или день за днем вверх-вниз бросавших лопатами землю, подставляя парящую спину под бомбы и снаряды. Они все – наши герои, нуждающиеся в нашей с вами памяти. И нам необходимо раньше осознавать, что делать работу на благо своей страны изо дня в день на совесть – это и есть подвиг.
В мирное время существует определенный перечень героических профессий. Профессий, где работа связана с повышенным риском для человеческой жизни. Профессий, в которых люди исполняют обязанности на грани человеческих возможностей. О таких говорят «и в мирное время есть место подвигу»! В то время как на войне почти любая работа зачастую связана с риском для жизни.
…Саперы который день вели свои «грядки» среди минного поля. Бронированные «Рыси», охрана ощетинившаяся стволами «печенегов» и АК, вешки безопасных проходов, ежедневные вечерние подрывы снятых мин и растяжек, шипение радиостанций и писк миноискателей. И какое-то прямо чужеродное пятно серого гражданского УАЗа – старенькой, в рыжих разводах ржавчины «буханки». И трое мужиков в гражданских синих рабочих комбезах, каждый день прибывающие к месту работ по разминированию. Молодая, веселая, острая на язык солдатская братия окрестила мужиков «Газпромом». Дядьки каждый день тихо стоят у своей «буханки», смотрят на работу саперов и так же тихо уезжают по вечерам, услышав от командира: «Сегодня опять не дойдем. Сильно густо пошли подарки». Саперы идут к газораспределительному узлу. Нацисты повредили газопровод, люди сидят без тепла, без возможности подогреть еду, да и сами знаете, как много нынче завязано на «голубое золото» Чуть в стороне, буквально в нескольких сотнях метров, также бьют свои «грядки», но только к водоводу саперы российского МЧС. Там потери – молодой парень, офицер 300.
Густо засеяно поле «подарками», мужики-работяги напряженно вглядываются в конец поля, где мелькают каски саперов, щурятся, напрягая глаза, переживают. Один – самый пожилой, старший в бригаде – не выдерживает, подходит и, страшно заикаясь, что-то спрашивает. Я не сразу понял его какую-то кудахтающую, жутко отрывистую речь. Вежливо переспросил. Мужик, справившись с волнением, уже более разборчиво уточнил: «Д-д-дой-д-д-дут з-з-з-за сегодня?» Я пожал плечами, понимая, что так заикаться может только человек, получивший страшную контузию.
