Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы - страница 62

Действуя таким образом, мы смогли шесть месяцев тому назад беспрепятственно провести по Огове наш первый караван.

Известие о моем возвращении быстро распространилось в низовьях Огове; к оканда явились иненга со своим старым королем Реноке, затем галуа, окота и апинджи. Уже давно рынок в Лопе не был таким оживленным; сделки заключались в двух шагах от нашего флага, свидетеля позора, который совершался совсем рядом.

Эта открытая рана рабства еще больше разжигала мое желание заставить туземцев жить другими интересами. Неужели наши усилия и наши лишения должны были увенчаться таким финалом? Неужели наши труды и наши страдания должны были завершиться возрождением торговли живым товаром, поставляемым из внутренних областей страны?

Конечно, эти дикари-каннибалы не были носителями гуманности и прогресса, но, возможно, их деятельность была в какой-то мере небесполезной. Наши же высокие побуждения, которые влекли нас в страну адума, могли привести к возрождению прежней работорговли, когда вновь откроется свободное плавание по Огове.

Я осознавал трудности, с которыми мне придется столкнуться в борьбе против рабства, но не мог упустить случая, чтобы не сделать здесь первую попытку.

Все туземцы из низовьев Огове, собравшиеся в Лопе, прекрасно знали, хотя мы и делали вид, что ничего не замечаем, наше отрицательное отношение к работорговле, поэтому они расположили свой рынок на некотором расстоянии от нашего поста, подальше от моих глаз[522].

Но однажды ночью меня разбудил чей-то голос, это был сбежавший раб, просивший защиты. На следующий день его повсюду разыскивали. Хозяин, узнав, что тот скрывался у меня, явился за ним.

По представлениям туземцев, я мог бы оставить раба у себя, но это повредило бы тому влиянию, которым я пользовался у вождей, чьим интересам прямо угрожал мой поступок. С другой стороны, сам факт, что убежищем был избран дом, над которым развевался французский флаг, напоминал мне о долге не выдавать несчастного беглеца. Я разрешил проблему, предложив очень дорогой подарок его хозяину. Узнав об этом, вожди оканда также пожелали произвести подобный обмен; но поскольку вопрос о неприкосновенности жилища уже не стоял, я предпочел просто купить у них по обычной цене шестерых рабов, которых они мне предложили.

Накануне закрытия рынка в Лопе, следуя своему плану, я объявил собиравшимся плыть в низовья Огове, что намерен выкупить всех желающих. Но эти несчастные, испытывавшие суеверный страх перед белыми, предпочли остаться у своих черных хозяев и отправиться в районы, откуда, вероятно, никогда не вернутся. Только восемнадцать из них приняли мое предложение; я заплатил за них боной[523] в триста франков, которую можно было отоварить в факториях Ламбарене, и отвел во двор нашего поста.

В этих обстоятельствах я посчитал необходимым торжественно подтвердить прерогативы нашего флага. Такой акт, совершенный в присутствии многочисленных представителей различных племен, приглашенных на церемонию, должен был произвести огромное впечатление не только на туземцев, собравшихся в Лопе, но, несомненно, и на население самых отдаленных регионов.

«Посмотрите сюда, – говорил я, показывая на мачту, по которой мы поднимали трехцветное знамя, – все, кто дотронется до него, свободны, ибо мы не признаем ни за кем права удерживать людей в рабстве».

После того как каждый из невольников прикасался к флагу, с него снимали рогатку и разбивали колодки на ногах; тут же мои лапто брали на караул. Стяг, величественно рея в воздухе, казалось, укрывал и защищал в своих складках всех обездоленных сынов человечества.