– Ясно, – промолвила я. – И где вы сейчас и чем занимаетесь?
Дадли-младший слегка приосанился, и голос его перестал дрожать.
– Мне шестнадцать, я учусь в Оксфорде, – отвечал он.
– Прекрасно, прекрасно, – кивнула я (этот парнишка все больше мне нравился, однако приличия должно было соблюсти). – Отправляйтесь туда и не возвращайтесь ко двору, покуда не научитесь себя вести.
По его лицу промелькнуло недовольное выражение, и на мгновение он до боли напомнил мне своего отца. Потом заискивающе улыбнулся:
– Слушаю и повинуюсь, ваше величество.
Девушки то и дело оглядывались на нас, когда же Роберт вышел из зала, их внимание переключилось на кого-то другого.
Я обвела галерею взглядом, отмечая каждого из присутствующих. В глаза мне бросился Эссекс, возвышавшийся над толпой, все еще в костюме одинокого рыцаря. Рядом с ним стоял другой мужчина, пониже ростом; на нем костюма не было. Его пронзительные темные глаза, казалось, светились даже в полумраке галереи.
При виде меня Эссекс немедленно оставил своего товарища и поспешил подойти, но я отвернулась. Сейчас мне не хотелось с ним разговаривать.
Чтобы у него не осталось в этом никаких сомнений, я знаком подозвала к себе Рэли, которого Эссекс терпеть не мог. Тот, по своему обыкновению, был разряжен в пух и прах – никто не умел носить парчовый дублет с таким шиком, как Уолтер Рэли, – однако улыбка его казалась натянутой. Вид у него был гораздо более мрачный, чем у Эссекса в его темных одеждах.
– Ну-ну, Уолтер, что такое? – спросила я. – В то время как все празднуют и радуются, я вижу в ваших глазах печаль.
– Вы, как всегда, видите то, чего другие не замечают, – сказал он. – Я думал, что хорошо ее скрываю.
– Что вас гнетет?
– Будет лучше, если вы узнаете об этом не от меня, а от губернатора Джона Уайта.
Джон Уайт! Едва услышав имя, я все поняла:
– Ох, Уолтер. Колония?
– Сэр Джон…
– Его нигде не видно. Рассказывайте быстро. Факты не меняются, кто бы их ни излагал.
Он закрыл глаза, собираясь с мужеством:
– С вашего милостивого дозволения мы прошлой весной отправили корабли в нашу колонию в Виргинии. Но она исчезла.
– Исчезла?!
– Прибыв туда, Уайт обнаружил островную колонию совершенно обезлюдевшей. Палисадники и хижины заросли бурьяном. Сундуки были взломаны, книги, карты и картины изорваны и испорчены непогодой, а церемониальный доспех губернатора Уайта изъеден ржавчиной. Вся сотня колонистов как сквозь землю провалилась. Поиски ничего не дали, если не считать слова «Кроатоан», вырезанного на столбе в форте, и «Кро» на стволе дерева.
– Индейцы? Их убили индейцы?
– Никто не знает. Когда Уайт три года назад собирался отплыть в Англию, колонисты пообещали, что если они решат перебраться с Роанока в какое-нибудь другое место, то вырежут где-нибудь название этого места, а если подвергнутся нападению или будут вынуждены бежать, то вырежут еще мальтийский крест.
– Что означает это «Кроатоан»?
– Так называется другой остров, милях в пятидесяти от Роанока.
– Тогда, должно быть, они перебрались на этот остров. Что произошло, когда Уайт приплыл туда?
– Ему не удалось подойти к берегу из-за непогоды. Корабли вынуждены были уйти в открытое море, а оттуда отправиться обратно сюда. Он только что вернулся.
– Вы хотите сказать, что никто не знает, живы ли колонисты?
– Как ни прискорбно, да, мадам, – никто не знает.
– Их бросили там на произвол судьбы? Уайт бросил на произвол судьбы собственную семью? Дочь и внучку?
