Кто он такой? Прежде чем я успела потребовать ответа, Эссекс поспешно представил:
– Мой друг и советник Фрэнсис Бэкон.
Бэкон. Бэкон. Я вперила в него взгляд:
– Сын Николаса Бэкона! Мой маленький лорд-хранитель, вы ли это?
Его покойный отец был лордом – хранителем Большой печати, и его пугающе умного сына я знала еще ребенком.
– Никто иной. Вы меня не забыли, – улыбнулся он.
– Как я могла вас забыть? Вы произвели на меня неизгладимое впечатление при нашем первом знакомстве, когда вам было… Сколько?
Я познакомилась с ним в доме его отца – таком крошечном, что при нем не было даже садика. Я, помнится, поддела Николаса, сказав, что дом ему слишком мал. Потом он привел Фрэнсиса, и, когда я спросила, сколько ему лет, он прощебетал: «На два года меньше, чем вашему благодатному владычеству над Англией, ваше величество».
– Десять, мадам.
– Эссекс, выбросьте из головы мечты о Франции, – велела я, вновь оборачиваясь к нему. – Я предпочту, чтобы континент истек кровью без нашей помощи. А теперь вернемся к вашим финансам. Вы не только раздобыли умопомрачительный наряд для турнира, но и выплатили заем, который я предоставила вам некоторое время назад, передав мне одно из последних ваших поместий из тех, которые еще не заложены. Впечатляющий жест. Ох, Эссекс, что же мне с вами делать? Расплатившись с долгами передо мной, вы остались совершенно разорены, а судьба прочих ваших долгов повисла в воздухе.
– Я вверяю себя милости вашего величества, – сказал он.
– И я явлю вам свою милость, – отозвалась я. – Откуп на налог на сладкие вина, принадлежавший вашему отчиму Лестеру, прекратился с его смертью. Я жалую его вам. Он дает вам право получать пошлины на все ввозимые сладкие вина Средиземноморья – мальвазию, мускатель, вернаж.
Я уже некоторое время крутила в голове эту мысль, но внезапность решения поразила меня саму. Не успели эти слова сорваться с моего языка, как я уже усомнилась в разумности своего поступка. Стоит ли поощрять его невоздержанность? Но он так ярко сиял… Позволить ли ему поблекнуть? Дыхание Господне, блеск моего двора за последние годы сильно потускнел, – быть может, он был его последней искоркой? Отполировать его или пригасить?
– Ваше величество! – ахнул Эссекс, и на сей раз эмоции его были непритворными. – Я… у меня нет слов, чтобы выразить глубину моей благодарности.
Даже маленькие пронзительные глазки Фрэнсиса Бэкона слегка расширились.
Я тут же пошла на попятный, поспешив ограничить размах своей щедрости:
– Откуп ваш только на десять лет. Он истечет в тысяча шестисотом году.
– Это же целая вечность! – восторженно рассмеялся он.
– Эти годы промелькнут очень быстро, – предостерегла я. – Не обольщайтесь.
Прежде чем он успел опомниться и рассыпаться в благодарностях, я жестом велела ему удалиться. Скоро он будет одолевать меня письмами, стихами и подарками. Скоро он будет являться ко двору постоянно.
Час был уже поздний, и дух вечера ощутимо изменился. Придворные постарше умоляюще поглядывали на меня, томимые желанием поскорее оказаться в постели, но вынужденные дожидаться дозволения покинуть собрание. Бёрли, Ноллиса, адмирала Говарда и Хансдона я отправила по домам. Теперь молодежь могла танцевать свободнее, а музыканты – играть более фривольную музыку. Пожалуй, чтобы никого не смущать, мне тоже следовало удалиться. Я уже собиралась объявить об отъезде, когда увидела стайку фрейлин, склонившихся над чем-то так, что их спины образовывали живописную радугу – бледно-зеленый атлас, оранжево-коричневая парча, алый бархат. Все давились смехом, отчего материал их платьев мерцал в свете свечей.
