На воротах висела табличка на немецком: «АВТОГРАФЫ ТОЛЬКО С 7 ДО 8 ВЕЧЕРА». Сейчас было уже позже восьми, но рядом все равно стояла группа милых немецких девушек в ожидании. Когда я спросила Карри о них, он объяснил, что у дома всегда собирались группы фанатов, надеющихся хоть краем глаза увидеть Элвиса.
Я прошла за Карри через ворота по короткой дорожке прямо к входной двери. Нас встретил Вернон Пресли, отец Элвиса, высокий, седой, привлекательный мужчина; он провел нас по длинному коридору в гостиную, из которой доносился голос Бренды Ли через граммофон – она пела Sweet Nothin's.
Простая, почти скучная гостиная была наполнена людьми, но Элвиса я увидела сразу. Он был даже красивее, чем по телевизору, выглядел моложе и более ранимо с короткой солдатской стрижкой. Он был в простой одежде, ярко-красном свитере и бежевых штанах, он сидел, закинув ногу на подлокотник огромного кресло, в котором было слишком много набивки, а с его губ свисала сигара.
Карри повел меня к нему, и Элвис, заметив нас, встал и улыбнулся.
– Так, – сказал он. – Что это тут у нас?
Я ничего не сказала. Я не могла говорить. Просто смотрела на него.
– Элвис, – сказал Карри. – Это Присцилла Болье. Та девочка, про которую я тебе рассказывал.
Мы пожали руки, и он сказал:
– Привет, я Элвис Пресли.
Но после этого повисла тишина – до тех пор, пока он не пригласил меня сесть рядом с ним. Карри куда-то отошел.
– Ну что, – сказал Элвис. – Ходишь в школу?
– Да.
– Ты, наверное, в старших классах, да?
Я покраснела и промолчала – мне не хотелось говорить, что я всего лишь в девятом классе.
– Ну? – повторил он.
– В девятом.
Элвис нахмурился.
– Что «в девятом»?
– Классе, – прошептала я.
– А, в девятом классе, – сказал он и рассмеялся. – Так ты совсем еще малышка.
– Спасибо, – холодно сказала я. Никто не имел права так мне говорить, даже Элвис Пресли.
– Что ж, похоже, у девочки есть когти, – со смехом сказал он, развеселенный моей реакцией. Он улыбнулся мне своей очаровательной улыбкой, и все мое недовольство мигом улетучилось.
Мы еще немного поговорили ни о чем. Затем Элвис встал, подошел к пианино и уселся за него. В комнате тут же повисла тишина. Все взгляды обратились на Элвиса, а он начал играть, чтобы нас развеселить.
Он спел Rags to Riches и Are You Lonesome Tonight?, а затем, вместе с друзьями, End of the Rainbow. Еще он спародировал Джерри Ли Льюиса[1], так ударяя по клавишам, что стакан воды, который он поставил на пианино, начал подскакивать к краю. Когда Элвис поймал стакан, не прекращая играть и не упуская ни одной ноты, все засмеялись и захлопали. Кроме меня. Я нервничала. Я оглядела комнату и увидела на стене огромный, в реальный размер, плакат с полуголой Брижит Бардо. Она была последней, кого мне хотелось увидеть – с ее пышной фигурой, пухлыми губами и дикой гривой растрепанных волос. Задумавшись о вкусе Элвиса и его типаже, я почувствовала себя совсем юной и неуместной.
Я перевела взгляд и увидела, что Элвис пытается привлечь мое внимание. Я заметила, что чем меньше я реагировала, тем больше он пел для меня – только для меня. Было трудно поверить, что Элвису Пресли хочется произвести на меня впечатление.
Чуть позже он попросил меня подойти на кухню, где представил меня своей бабушке, Минни Мэй Пресли, которая стояла у плиты и жарила огромную порцию бекона. Когда мы сели за стол, я сказала Элвису, что не голодна. Я так нервничала, что кусок в горло не лез.
