Щеглова. К вечеру жизни? Точно, я не узнаю тебя. Ты – это уже не ты. Что-то вроде этого я читала у Ницше.
Розанов. Ах, Таня, тогда я тебе иначе скажу. Добродетель так тускла, а порок так живописен, а страдание – такое наслаждение.
Щеглова. Что ты считаешь страданием?
Розанов. Когда я получаю незаслуженное.
Щеглова (осеняя Розанова крестным знаменем). Это в тебе тщеславие забродило. Порок не живописен, а противен и мерзок, Вася.
Розанов. Я должен это испытать, через это пройти.
Щеглова. Через что «это», Вася?
Розанов. Я должен испытать свою порочность, Таня. И поэтому тоже хочу пройти через унижение. Это сделает меня сильнее. Мне надоела бесконечная моя слабость.
Щеглова. Знаешь, как это в медицине называется?
Розанов. Знаю, Таня. Ну мазохист я, наверное.
Щеглова (шутливо). Ну что, мне поработать над собой? Ладно, стану садисткой, так и быть.
Розанов. Неужели сможешь? Клевещешь на себя.
Щеглова (сдерживая слезы). А что мне остается?
Розанов. У тебя Миша в резерве.
Щеглова. Не ожидала от тебя. Ты, оказывается, можешь быть и циником. Не боишься окончательно меня разочаровать?
Розанов. Боюсь. Бог не простит мне этого.
Щеглова. На все предметы у тебя тысяча взглядов, а сколько же на Бога?
Розанов. Ты вот поповна, дочь попа, а попов не любишь. Так и я. Люблю Бога в своем личном отношении к нему. А все, что о нем написано, не признаю и не люблю.
Щеглова. Ладно, ты свободен, и я не вправе осуждать тебя.
Розанов привлекает к себе Щеглову, но это с его стороны братское объятие.
Розанов. Будем как брат и сестра.
Квартира Голдиных.
Михаил сидит за фортепиано, перебирает клавишами. Розанов расхаживает туда-сюда с папиросой. Он возбужден переменой в жизни.
Михаил. Я знал, что ты увлечешься ею. И я рад за тебя.
Розанов. А мне страшно. Ей нельзя верить. Мне кажется, она сама себе не верит. Она какая-то больная. Но я не могу отказаться. В какой-то момент я понял: если бы она предложила мне совершить покушение на императора, я бы не отшатнулся в ужасе, не бросился бы прочь. Я бы ее выслушал. Какой же у нее стиль!
Михаил. Что ты называешь стилем?
Розанов. Лицо, голос, жесты, позы во всех сочетаниях и в комплексе. Она завораживает. Она соглашается жить со мной «так», но ты знаешь наш мальчишеский героизм, я потребовал венчания. Хотя вижу: ее стиль – для гостиных, лекций, вообще для суеты; и никакой способности к семейной жизни. Хочу семью, освященную в церкви. Хочу детей. Она может родить красивых, умных детей. Но она против категорически. Хотя… я пока тоже против. Будут говорить, что я женился на деньгах. Она – дочь купца, а я – сирота почти нищенская.
Михаил. Тебя никогда точно не поймешь. Не понимаю, зачем тебе венчание при ее отношении к религии? Она ж безбожница. И она просто боится иметь детей. В ее возрасте умирают при родах.
Михаил играет что-то бравурное, как бы заглушая какую-то свою печаль.
Розанов. Не понимаю. И мне теперь не будет покоя, пока не пойму. Решительно не понимаю, как мог отказаться от нее Достоевский.
Михаил. А я не понимаю, что ее привлекло в Достоевском. Про таких, как он, в народе говорят – шибздик. Бороденка, бородавка на щеке. Папиросы не выпускает изо рта, прикуривает одну от другой. Так о нем говорят.
Розанов. Совсем как я. Частое курение – это нервное.
Михаил. А его падучая? Как можно полюбить эпилептика?
Розанов. Из жалости можно и эпилептика полюбить, если он – талант. А талант – это душа.
