– Выбирай потихоньку, – раздавался над рекой зычный голос казаков.
Сеть шла тяжело. Казаки, встав цепью вдоль берега, тянули сеть к берегу. Олесь, молодой казак в красных шароварах и льняной широкополой рубахе, поверх которой на веревке висел деревянный крест, выпрямился и вытер со лба рукавом пот.
– Видать, хороший улов будет, – произнес он.
Дмитро, бородатый казак, стоявший неподалеку от него, согласно кивнул. Издали вновь прогремело:
– Выбирай.
Казаки поднатужились и вновь потащили сеть к берегу. Они подтянули свой конец к берегу и сели на траву, дожидаясь остальных казаков. Дмитро деловито сел на траву и закатал мокрые рукава рубахи. Протянув руку к кожаному мешку, лежавшему неподалеку, он достал из него небольшой кисет, наполненный табаком, и деревянную люльку с длинным чубуком.
– Упаси бог от царской милости и хромого коня, – прошептал Дмитро, трижды наложив на себя крест.
Олесь тревожно посмотрел на товарища:
– Что случилось, Дмитро?
Казак переложил саблю на другое место:
– Атаман круг собирает. Говорит, чтобы все пришли.
Олесь удивленно посмотрел на старшего товарища:
– Пошто так? Ногаев бить или на Ливонщину воевать?
– Та ни, не в поход… – Дмитро вытер мокрые руки о край рубахи. – К Строгановым купцам на Каму-реку зовут. Их городишки от татар оборонять. Не было печали, так у волка хвост прирос. Своих дел мало, так сейчас будем тяжбы Строгановых с местными народишками решать. А сгинуть, Олесь, в тех холодных пермских краях казаку раз плюнуть, чай, не Дон и не Волга.
– Был я раз на Каме-реке, – Дмитро поежился, вспоминая эту неприятную для него экспедицию. – С воеводой Старицким ходили дань с местного князька брать. Река как река, иной раз и на Волгу похожа. Да только вокруг нее не степь дикая да вольная, а леса дремучие и непроходимые, и в лесах этих народец дикий и воинственный. Веры Христовой не знает, копьями да луками машет. А ездят они зимой на оленьих упряжках, аки сущие демоны. Не хочу более на Каму-реку идти. – Дмитро сплюнул. – Думал, перезимую здесь, на Яике, а весной на Дон домой уйду. Хрен те, рась да полторась.
– Да, плохо дело, – согласился Олесь. – Только как мы пойдем, когда Ванька Кольцо на Волгу ушел караваны персидские грабить? – Олесь замолчал.
Ему, так же, как и Дмитро, не хотелось идти на студеную Каму. Пермь хоть и не Сибирь, а зимы там холодные, не сравнить с Яиком и Волгой.
– Ну, что делать-то будем, а, Дмитро?
– Что атаман скажет, то и будем делать. Решит круг идти на Каму-реку, значит, пойдем.
– Может, все еще обойдется? – с надеждой в голосе спросил Олесь.
– Может, и обойдется, – Дмитро пожал плечами, – как Бог даст.
Дмитро встал с травы и расправил плечи. Его взгляд устремился в голубую дымку, туда, где сейчас текла могучая русская река Волга, что, как и Дон, собирала народ православный, бегущий от царского произвола.
– Ванька Кольцо, поди, сейчас хорошо гуляет, – мечтательно произнес Олесь. – Настоящий казак.
– Погоди еще, – Дмитро тревожно посмотрел на товарища. – Вот положит царь его буйную голову на плаху за таки прогулки, вот тогда по-другому Ванька Кольцо запоет. Царь Иван на расправу скор.
В то время, пока два казака стояли на берегу Яика, над Волгой раздавался задорный казачий свист.
– К реке их загоняй, басурман, к реке.
Трое всадников на лихих жеребцах безнадежно пытались уйти от настигающей их погони. Их то старались прижать к краю оврага, где бы их кони, неминуемо поддавшись стремительной воле бега, свернули себе шею вместе с седоками, то зажимали на узкой отмели у самой реки. Погоня продолжалась уже более часа. И какой конь и всадник сможет выдержать такое напряжение. Но настигавшие были должны заполучить то, что им причиталось по воле охотников, а убегающие должны были сохранить то, чем они были не вправе распоряжаться по своему усмотрению. Их судьба, как и содержимое их баулов, принадлежала материям более высокого порядка, чем они сами, и потому они должны были доставить содержимое адресату в целости и сохранности. Ногайский хан редко писал письма, тем более своим недругам, и от этого то письмо, что они везли, было намного ценнее.
