Есенин и Айседора Дункан - страница 3

– Уже четыре часа, мисс Дункан. Вы собираетесь домой? – прервал мои мысли Илья Ильич.

– Ах, как незаметно пролетело время… Да, наверное, уже пора, – нехотя я поднялась с кушетки.

Есенин вскочил на ноги и обеспокоенно посмотрел мне в глаза.

«Мой ангель, теперь я тебя никуда не отпущу! Ты мой!» – подумала я, глядя на него. Улыбнувшись, я долго смотрела в его прекрасные глаза, давая понять, что также как и он, не хотела бы прерывать общение сейчас.

Светало. Мы вышли на улицу. Фонари уже потушили, и в серой мгле вырисовывались четкие контуры зданий. На востоке розовела тоненькая полоска зари. Я с наслаждением вдохнула звенящий утренний октябрьский воздух. Вокруг ни души. Илья Ильич засуетился, разыскивая, глядя по сторонам, экипаж. Вдруг вдали по мостовой задребезжала пролетка. Илья Ильич что-то крикнул, и кучер повернул в нашу сторону. Секретарь подал мне руку, и я забралась на сиденье. За мной вскочил Есенин.

– Очень мило, а где же я сяду? – спросил меня Илья Ильич.

Есенин метнул на меня пронзительный взгляд, видимо, догадываясь о смысле вопроса. Я виновато улыбнулась Шнейдеру и похлопала себя по коленкам. Есенин заерзал. Видимо, наши с Ильей Ильичом отношения показались ему чем-то большим и недвусмысленным. Впрочем, он быстро сообразил, что к чему, и так же, как и я, похлопал себя по коленкам, приглашая Илью Ильича присоединиться. Тот совсем стушевался и отрицательно покачал головой. Затем пристроился на облучке, сконфуженно отвернувшись немного вправо, и мы поехали домой на Пречистенку.

Есенин вдруг схватил мою руку и крепко, чуть не до боли, сжал. Меня обдало жаром, а сердце готово было выпрыгнуть из груди, как у какой-нибудь пятнадцатилетней девственницы. «Какой он крепкий!» – пронеслось у меня в голове. Мы молчали всю дорогу, подолгу глядя друг другу в глаза. Он был очень серьезен. Нас обоих пожирал страстный огонь желания, и только присутствие Ильи Ильича останавливало меня от того, чтобы тут же не наброситься с горячими поцелуями на этого золотистого русского ангеля, посланного мне судьбой в награду за все мои страдания. Он был так дьявольски молод! И так хорош собой!

Голос Ильи Ильича вывел меня из любовного оцепенения – он что-то недовольно высказывал сонному извозчику. Внезапно Есенин радостно рассмеялся, то и дело ударяя себя по коленям. Сквозь хохот он твердил одно и то же слово: «Повенчал! Повенчал!».

– Что он говорит? – вскинув брови, недоуменно воскликнула я.

– Мисс Дункан, в России при венчании невесту и жениха трижды водят вокруг аналоя. А извозчик нас уже три раза вокруг одной и той же церкви катает, вот товарищ Есенин и говорит, что кучер вас с ним повенчал.

Я улыбнулась, и вдруг в голове отчетливо зазвучали слова старой гадалки, к которой я заглянула перед отъездом в Россию. Долго рассматривая и вертя в руках то так, то сяк оставшуюся в моей чашке кофейную гущу, она вдруг изрекла: «Вы едете в далекое путешествие. Вас ждут странные переживания, неприятности. Вы выйдете замуж…». Когда я, захохотав, остановила ее словами: «Кто? Я? Я всегда была против брака и никогда не выйду замуж!», она твердо возразила: «Подождите, увидите». Кто бы мог подумать, что пророчество исполнится так быстро?… «Mariage» – протянула я с улыбкой, а Есенин лукаво смотрел на меня смеющимися глазами.

С первыми лучами солнца мы, наконец, подъехали к особняку на Пречистенке. Есенин помог мне спуститься из пролетки и так и остался стоять на тротуаре, не выпуская мою руку из своей. Я не прощалась. Он тоже медлил. Солнце коснулось его кудрей, и вокруг головы засиял ангельский нимб.