Иосиф немного замялся, потом с надеждой в голосе произнес:
– А можно… в мавзолей?
Она удивленно приподняла брови, а потом рассмеялась:
– А почему бы и нет? Мне к ночной смене не привыкать. А ты у нас, по рассказам, жаворонок. Ранний.
– Мавзолей что, по ночам открывают? – удивился Осип.
– Конечно, нет. Но очередь туда лучше с вечера занимать. Сейчас по дороге купим пельменей, позавтракаем или пообедаем, немного поспим. А вечером – термос с чифиром, пару бутербродов – и марш к Кремлю. Глядишь, завтра к открытию будем первыми. Я, между прочим, и сама там ни разу не была. Все только по рассказам знаю…
Она улыбнулась, глядя на Иосифа, как будто предвкушая это небольшое приключение. А он, впервые за долгое время, почувствовал нечто похожее на детский восторг.
Ночь опустилась на Москву прозрачной дымкой, в которой дрожали огни улиц. Сентябрь напоминал о себе легкой прохладой – не стужей, но и не теплом. Матрена Федоровна, кутаясь в старую шерстяную кофту с вытянутыми рукавами, поежилась и плотнее запахнулась. На плече у нее висела сумка с термосом и парой бутербродов, а под мышкой – клетчатый плед, которым она тут же заботливо укрыла плечи своего Осипа.
– Не простудись, – пробормотала она, усаживаясь на складной табурет и с видимым удовольствием откусывая кусочек курта. – Вот вещь! Хоть сейчас на фронт бери…
Круглые, сухие, чуть солоноватые шарики творога она грызла с азартом. Каждый – с хрустом, с короткой паузой на чай. Запах крепкой заварки из термоса заполнял воздух, перебивая даже бензин и старый асфальт, которыми пахла ночная Москва.
Иосиф хотел было спросить, почему Матрена Федоровна упомянула «фронт»: неужели ей пришлось воевать? Но он постеснялся задать этот вопрос при людях.
Очередь выстроилась вдоль Кремлевской стены – длинная, извивающаяся цепочка людей. Кто сидел, кто стоял, кто тихо разговаривал вполголоса. Тут и там были слышны шутки, кто-то ворчал на холод, кто-то предлагал чай соседям. Время тянулось, как теплый пластилин, но утро неумолимо приближалось.
Парень – все же немного сонный – периодически поглядывал на высокие стены и башни Кремля. В лучах восходящего солнца они светились рубиновым светом. Иосиф невольно подумал: кто и как долго возводил эту крепость? Он всматривался в кладку жженого кирпича, понимая его прочность – в отличие от их саманных мазанок в казахстанском селе, которые приходилось каждый год обмазывать глиной и затирать трещины.
Время пролетело почти незаметно. Очередь неожиданно оживилась и пришла в движение. Контроль, затем – шаги по звенящей утренней брусчатке Красной площади.
Иосиф и Матрена Федоровна действительно оказались одними из первых в мавзолее. Внутри воздух оказался резким, холодным, почти металлическим. Низкие потолки, стены – черные, как ночь, лишь еле светящиеся линии у пола и потолка указывали путь. Все было предельно просто и бесстрастно. И только за стеклом – лежал Он.
Желтое, восковое лицо, тонкие, чужие руки. Иосиф замер, смотрел, не дыша. Сердце билось как-то неровно. Парень ожидал чего-то… большего? Чего-то всепоглощающего. А вышло – будто мимо прошел. Будто это не он здесь, а какой-то другой человек. Часть его хотела повернуться и уйти. Но ноги сами двигались дальше, по полутемному коридору.
Через полминуты посетитель оказался снаружи. Первый вдох свежего утреннего воздуха – словно возвращение из-под воды. Рассвет окрасил небо в дымчато-розовые цвета. Над рекой поднимался пушистый туман, а в городе просыпалась суета.
