– Первого сентября семь исполнилось. – Наташа гордо выпрямилась и закинула плечи.
– А вы тут рядом живете?
– Через трамвайную линию. Вон там, где бараки и клен кривой.
– Ну и славненько, – сказала тетя Мотя. – Возьмем сейчас пирожных и тебя до дома проведем. Познакомимся, чай попьем…
Вид бараков, куда их привела Наташа, поразил Иосифа своей безысходной ветхостью. Двухэтажный дом, когда-то, возможно, теплый и уютный, теперь казался совсем перекошенным от времени. Потемневшие от дождей бревна, облупившиеся ставни, покосившиеся двери. Окна смотрели на улицу тускло и молчаливо – как старики, которые уже давно ни на что не надеются. Сучковатые деревья цеплялись ветками за стены, будто пытались подпереть разваливающееся строение. Возле крыльца лежало грубо отесанное бревно – будто кто-то не достучался в дверь, устал и опустился на землю.
Даже мазанка в Аккемире, с ее осевшими стенами и треснутыми глиняными полами, выглядела живее и теплее. А здесь – только сырость, серая краска времени и ощущение, что дом вот-вот растворится в пыли прошлого.
Наташа первой юркнула в входную дверь, ловко проскользнув внутрь, будто привыкла к этому маневру. Иосифу и тете Моте пришлось пригнуть головы, чтобы войти в узкий и темный коридор. Воздух внутри был спертым, пахло гнилыми досками и чем-то кислым – типа квашенной капустой.
– Наша комната последняя, – пояснила девочка и, взяв дядю за руку, добавила: – Держись за меня, я тут на ощупь все знаю.
Они шагали осторожно, стараясь не споткнуться о щербатые доски пола.
Где-то в глубине коридора, из-под приоткрытой двери пробивалась тонкая полоска света, указывая направление. Изнутри доносился жалобный плач ребенка.
– У Антошки зубы режутся. Горланит день и ночь, – без особого удивления сообщила Наташа.
На их голоса в дверь выглянула хозяйка.
– Моя сноха Оля, – представил ее тете Моте Иосиф.
– Вообще-то, я тебе невесткой прихожусь, – лениво отозвалась Оля.
Неопрятно одетая, в ляпистом халате и с растрепанными волосами, она встала в дверях – словно загораживая свою жизнь от чужих глаз.
Пара натянутых, ни к чему не обязывающих фраз, словно по сценарию. Тетя Мотя молча протянула через порог сверток с пирожными, на которые Оля кивнула без особой благодарности. Простились наспех.
– Дядь Ёсь, а ты разве не останешься? – с легкой жалобой в голосе спросила Наташа. – Чай попьем…
Иосиф присел на корточки, посмотрел ей в глаза и ласково погладил по плечу:
– В следующий раз, моя дорогая. Обещаю. Теперь мы считай соседи. Я сегодня на самоварный завод устроился, представляешь? Мне еще надо успеть постель в общежитии получить, – он улыбнулся, стараясь говорить весело, но внутри было немного тяжело от грусти и внезапной нежности к этой маленькой девочке.
– А я тебе рисунок подарю! – уже повеселев, пообещала Наташа и помахала рукой на прощание.
Улица встретила их свежим воздухом. Они почти синхронно вздохнули с облегчением.
– А я и не знал, что они так плохо живут… – удивленно проговорил Иосиф. – Оля казалась мне такой заносчивой, будто из зажиточных.
– Да все так. Как бомжи. – с сожалением качнула головой тетя Мотя.
***
Общежитие завода располагалось буквально в десяти шагах от дома тети Моти – вытянутое трехэтажное здание с двумя подъездами.
– Открыт только первый, – пояснила она по дороге. – Второй изнутри кирпичной кладкой замуровали. Так спокойнее. Вход строго через вахтершу.
