Комендантом оказалась высокая, статная женщина лет сорока, с прямой спиной и суровыми чертами лица. В ее голосе, грубоватом и властном, сразу угадывался многолетний опыт управления мужским общежитием – местом, где не до сантиментов.
– А, Мотя. Что надо? – спросила она, отодвигая журнал регистрации.
– Вот, Антонина Семеновна, показала новенькому дорогу сюда. Его оформляют к нам на завод, в цех номер 22.
Строгий взгляд комендантши окинул Иосифа с головы до ног.
– Давай направление.
– Так у него пока нету, – вступилась за парня тетя Мотя. – Сперва медкомиссию пройти должен, справку о прививках дождаться.
– У самого что, язык отсох? Чего ты все за него отчитываешься? Знаешь же правила – вход только по заводскому пропуску. Нет пропуска – гуляй отсюда.
– Так я подумала… Он же издалека к нам, из Казахстана. Круглый сирота. Пожалейте, Антонина Семеновна? А то ему и податься некуда. Тут, на Марата, в коммунальном бараке живет его брат – двое детей, понимаете? Там яблоку негде упасть.
– Вот оно мне все это надо?! – комендант даже встала из-за стола. – Каждого уважь, каждому подсоби… А чуть что – с меня одной и спросят!
Тетя Мотя взяла Иосифа за руку и молча потянула к выходу.
– И куда ты его повела?! – выкрикнула Антонина Семеновна. – Прямо все такие обидчивые. Думают, у меня сердца нет. Что я сироте не помогу?!
Она тяжело вздохнула, уселась обратно и буркнула:
– Гони паспорт и три рубля. Заселим тебя… Под твою, Мотька, ответственность. На втором этаже, в шестнадцатой комнате у входа должна быть свободная кровать. Покажи ему, что и как у нас тут.
Комната, куда поселили Иосифа, была страшно прокурена и предельно проста: пять металлических кроватей с тонкими, вялыми матрасами. Местами вата в них сбилась и топорщилась буграми, наматрасник был порван и небрежно заштопан.
У каждой кровати – табуретка вместо тумбочки. Посреди комнаты стоял обшарпанный стол с облупленными краями. Одна из ножек была наполовину сломана и грубо сколочена из двух неотесанных палок – будто наложили шину.
«Надо же, с какой силой тут кто-то постарался…» – мелькнуло у Иосифа, и где-то внутри на секунду шевельнулся страх.
Потертая занавеска на окне с розоватыми цветочками висела приспущенной – от постоянного прикосновения ее край был закопчен и пожелтел.
На стенах – облупившаяся краска бледно-зеленого цвета, кое-где торчали гвозди, на которых, возможно, когда-то висели полотенца или фотографии. Возле двери вбито несколько крючков – под куртки и пальто. Над одной из кроватей – самодельная полка из доски и двух уголков.
Душ и туалет были общими – один на весь этаж. Судя по расположению дверей, комнат здесь было двадцать пять, по обе стороны узкого коридора.
– Это ж минимум на сто человек, – пробормотал Иосиф, прикидывая, сколько тут народу по утрам толпится.
На удивление санитарные комнаты оказались очень чистыми, буквально сверкали.
– Комендантша спуску уборщицам не дает, – пояснила тетя Мотя. – Проверяет их работу по нескольку раз в день. Если что не по-еешному – заставляет вылизывать каждый угол.
Спустившись по лестнице второго подъезда, где дверь действительно оказалась замурованной изнутри кирпичной кладкой, они вышли прямо в кухню общежития. Помещение было вытянутое, с тусклым светом из двух окон, под которыми стояли две видавшие виды газовые плиты, каждая с четырьмя конфорками. Стены по бокам от пола до потолка занимали сбитые из фанеры шкафчики – с подписями, местами выцветшими, местами сорванными.
