Если только дозвонюсь… - страница 6

– Мне можно и без очереди! – взвился владелец интеллигентной шеи. – Я – председатель фракции левых сил в правом крыле партии аграрников-индивидуалистов на платформе патриотов-социалистов…

– Сейчас ты у меня, патриот, и сам вместо завтрака на платформе окажешься! – взревел начальник штаба, не дослушав гражданскую штафирку и до середины. – Развелось вас тут, всяких левых… А ну, становись в общий строй, пока рациона не лишили!

С шеей заворчал, недовольный, но подчинился. А Прохоров отправился в вагон-ресторан, куда срочно вызвал штаб в полном составе.

– Нехорошо получается, – сказал Прохоров хмуро. – Никакой дисциплины, ядрена вошь! Прямо хоть от питания отключай, паразитов.

– Так ведь – депутаты! Что с них возьмешь? – подал голос Илья Степанович, и сам при депутатском удостоверении. – Вот вы бы у нас на заседании побывали!..

– Я пока что на своем месте сижу и менять его не собираюсь, – отрезал Прохоров. – А вот с тобой, друг мой ситцевый, надо бы еще разобраться, чем это ты в октябре девяносто третьего в Белом доме занимался.

– И разберемся. Обязательно разберемся! – подал голос журналист Вертопрахов. И точно, вынул из кармана блокнот и стал в него что-то заносить мелким почерком. Илья Степанович, натурально, побледнел и сказал, что он здесь не причем, в Белый дом даже во сне не заходил, а гражданина с интеллигентной шеей и вовсе не знает.

Начштаба, однако, решил это дело так не оставить. Поразмышляв в одиночестве, он ближе к обеду вызвал к себе Вертопрахова и продиктовал ему очередное распоряжение:

а) сдать все имеющиеся в наличии перочинные ножи, иголки, булавки и прочий колюще-режущий инструмент;

б) в одном купе больше двух не собираться;

в) после семи часов вечера на улицу не высовываться.

Виновные в нарушении данного распоряжения подлежали немедленному заключению в багажный вагон сроком от двух до семи суток.

Ну, депутаты – народ, к распоряжениям привычный: сдали, не собрались, не высунулись. А вот с журналистами, тем более с железнодорожными проводниками, натурами вольнолюбивыми и своенравными, все обстояло намного хуже. Вдруг замелькали по вагонам какие-то листовки, поползли слухи о рукописном журнале «Тупик», в котором начальник штаба Прохоров был якобы изображен в самом гадком виде – во френче и с усами чуть не в метр длиной, хотя таких усов и в природе-то не бывает. А еще зазвучала по купе бог весть кем сочиненная частушка:

Я на полочке лежу,

Никого не трогаю.

В город N. меня везли,

Да не той дорогою!

Короче, кошмар сплошной. Прямо волосы дыбом! Комендантская рота с ног сбилась, разыскивая сочинителя политически вредной частушки, но тот словно всю жизнь в подполье провел – даже писком себя не выдал. Для острастки схватили несколько журналистов из тех, кто под руку подвернулся, и отправили в багажный вагон – на исправление, впаяв каждому по пять суток. А что? Пусть посидят, подумают, обстановку оценят. А там можно будет и отпустить. Но только не всех сразу, а тихо и по одному. Чтобы вредного ажиотажа в народе не было.

Журналистов засадили под арест, однако обстановка в поезде оставалась напряженной. Утром следующего дня Прохоров лично задержал в одном из купе мальчика Гогу, сорока пяти лет, торговавшего из-под полы крадеными сухарями. А в соседнем вагоне Илья Степанович обнаружил подпольную типографию по изготовлению фальшивых талонов на спецпитание категории «А» (лидеры партий и приравненные к ним лица). Впрочем, журналистское расследование, затеянное непримиримым Вертопраховым, ни к чему не привело. В вагоне клялись, что спецпитания и в лучшие времена не видели, а кто здесь талоны по ночам печатает – одному Богу известно.