Этика распятия. Часть вторая - страница 5
Наконец он почувствовал себя в состоянии работоспособности и понял, что мысли складываются как надо без каких-либо особых затруднений.
– Элмо! Я кратко опишу ситуацию, и давай обсудим, какие действия следует предпринять. Я сделал грубейшую ошибку: понадеявшись, что в такой глуши на большом расстоянии от Интерната мне никто встретиться не может, я покинул невидимый флаер и вышел в лес, а там нос к носу встретил человека. Причём очень любопытного человека, который начал меня расспрашивать, кто я такой и откуда здесь взялся.
– Он представился?
– Да. Только что прибывший в Интернат преподаватель истории Никодим Порфирьевич Остроглазов.
– Надо идти к председателю Совета планеты Гурамову Альберту Олеговичу, проверить всё, что этот Остроглазов наговорил.
– Я не хотел торопиться и раньше времени посещать Совет, чтобы не засветиться. Любой местный житель сразу же определит, что я здесь чужой. Да и потом, я думаю, что у этого Остроглазова с документами всё в порядке.
– Нет. Без проверки нельзя. А потом, как вы объясните своё появление на планете и конкретно в этом месте?
– Я сказал, что я представитель Космофлота и прибыл на планету с инспекционной проверкой.
– Значит, надо поддержать легенду и выполнить озвученную функцию.
– Да, точно! Ложь обязательно всплывёт. Даже если Остроглазов ни при чём. Да и как я ему объясню, что я прилетел на планету без предварительного согласования с председателем Совета?
– Но Гурамову всё равно придётся открыть истинную цель командировки. Заодно и решить все вопросы по возможному появлению террористов.
– И всё-таки надо подстраховаться. Голем говорил, что в крайнем случае можно связаться по секретному каналу связи. Ты можешь это сделать?
– Да.
– Тогда передай Голему просьбу связаться с Гурамовым и договориться, чтобы он принял меня срочно для переговоров.
– Отправил.
– Когда можно ожидать ответ?
– Ответ может быть не скоро. Ожидайте. Как только придёт, я сообщу.
Сергей неожиданно почувствовал себя брошенным, ощутил какую-то необъяснимую ностальгию, когда до боли в сердце хочется, чтобы тебя пожалели. Как в детстве, когда на глаза совершенно беспричинно вдруг наворачиваются слёзы, а мама тихонько гладит тебя по головке, напевая едва слышно мелодичную, такую знакомую и всё же такую неузнаваемую песню.
На него нахлынула неудержимая волна жалости к самому себе и вызвала необоримое чувство безысходности. Как будто он стоит перед бушующим океаном и в какой-то момент времени появляется девятый вал – огромная, величиной с девятиэтажный дом, волна, и она надвигается на него с такой скоростью, что убежать от неё не представляется никакой возможности. А за спиной нет ни одной возвышенности и все строения низкие, одноэтажные. Он смотрит, как надвигается эта жуткая волна, а сам считает удары сердца, чтобы неизвестно зачем знать, сколько раз оно сократится до того момента, когда его накроет волной и он перестанет существовать.
И так же неожиданно его передёрнуло, по телу жарко хлынула кровь, будто бы ранее затаившаяся в укромном уголке тела, а теперь вот объявившаяся. И в сознании прорезалась чёткая мысль: а что это мы тут вроде как умирать собрались и по какому это поводу? И точно – никакого повода вовсе не было. Нужно было просто действовать, принимать решения и самому же их исполнять, собственно, как он делал всегда. А обдумывать событие грозящее, но не случившееся можно и потом, на досуге.