Я откладываю телефон, зажмуриваюсь, пытаясь унять волнение. Он для меня никто, твержу себе мысленно. Мне все равно. Мне плевать на него.
Это так. Но сердце колотится как бешеное.
Ответить ему или нет? Если ответить, то что? Стоп, зачем мне ему отвечать? Почему я вообще терзаюсь над этим вопросом? Он предал меня! Что ему теперь нужно? Нет, нет, нет. Больше он меня в это всё не загонит.
Я решительно захожу в нашу с ним переписку, удаляю Германа из друзей и вношу в черный список. Вот так.
«И пусть не думает себе…» – шепчу тихо, а у самой опять слезы. И сердце никак не хочет успокаиваться. Но это просто нервы. Я слишком перенервничала за день…
4. 4. Лена
Спустя три месяца.
– Девушка! Эй, постой! – выкрикивает кто-то, когда я прохожу мимо группки незнакомых парней. – Куда, красивая, так спешишь? Посиди с нами, пивком угостим…
Спешу я домой. После работы. Хотя не очень-то спешу. Наоборот, едва плетусь, отчасти от усталости, ну и потому что дома у Антона я все еще чувствую себя, как в гостях. Никак не привыкну.
После того, как Антона выписали из больницы, мы перевезли его к родителям в Листвянку. Потому что теперь Антон нуждается в постоянном уходе.
Врачи обнадежили нас, что серьезных осложнений не должно быть, что спустя пару месяцев он сможет вставать, а затем потихоньку начнет ходить. Но… прошло уже три месяца, а Антон не двигается.
И я вижу, как меняется его настроение, да и он сам. Как в нем гаснет если не жизнь, то желание жить.
Раньше он верил, что скоро поправится, и меня горячо в этом убеждал. Твердил: «Малыш, даже не думай расстраиваться. Со мной всё будет в норме. Я уже всё узнал. Ничего страшного. Месяцок поваляюсь – и встану на ноги!»
Притом Антон не просто болтал, чтобы меня успокоить – он строго выполнял все назначения: постоянно носил ортопедический корсет, лежал на жестком щите и не жаловался, как другие в его палате, принимал все препараты, глотал горстями витамины и кальций, вовсю старался на ЛФК.
Через месяц он не встал – однако не пал духом. Заверял, что вот выпишется и тогда уж быстро окрепнет. Мол, дома и стены лечат.
Первое время после его выписки я еще жила у себя, с бабушкой, но постоянно ездила к нему в Листвянку. Как раз сессию сдала и освободилась. Заодно искала подработку на лето, чтобы хоть как-то разгрузить бедных родителей Антона, на которых свалился кредит за разбитую машину. Сначала, правда, его родственники и друзья помогли с деньгами – скинулись и на лечение, и на взносы. Но теперь нам приходится выкручиваться самим.
Моя одногруппница Юля Орлова – мы с ней подружились – позвала меня работать с собой в какой-то крутой ресторан официанткой. Говорила, что с чаевыми выходит очень даже неплохо. Обещала договориться с руководством. Но Антон неожиданно встал на дыбы.
– Моя невеста не будет обслуживать пьяных мужиков! – кипел он. – Это капец как унизительно и стыдно!
– Не надо извращать! – спорила я. – Что значит – обслуживать пьяных мужиков? Я иду работать в ресторан, а не в публичный дом.
Но Антон продолжал возмущаться, пока не выдохся. Потом посмотрел на меня страдальческими глазами и попросил тихо, умоляюще:
– Малыш, пожалуйста, откажись! Ради нас… ради меня…
В общем, я сказала Юльке, что уже нашла другую работу.
А вскоре я и действительно ее нашла. Точнее, тетя Антона меня пристроила в отель «Маяк» горничной, где она сама работала.
– Работа не пыльная, – с энтузиазмом расписывала она. – Ходишь пылесосишь, меняешь постельное и полотенца. Красота! Не то что рыбой торговать. Там чистенько, тепло, комфортно. Платят исправно, дважды в месяц, кормят вкусно, а тех, кто из Иркутска, привозят и отвозят после смены. Опять же, дома всегда будет туалетная бумага, чай и всякие мыльно-рыльные прибамбасы. Половина Листвянки мечтает в «Маяке» работать, а фиг там, не всякого берут. Только своих.
