Потом мы вместе спустились в гардероб. То есть, она шла впереди, по-прежнему со мной не разговаривая. А я – следом, гадая, как ее растормошить, как привести в чувство. И как хотя бы узнать, что с ней случилось.
А затем в гардероб ввалился Ямпольский. Я как раз куртку надевала. Он ее у меня из рук выхватил, а когда я обернулась в недоумении – вдруг мне её падал, ещё и этак галантно. Я, конечно, опешила от его выходки. Понимаю же, что это всё какой-то дурацкий прикол. Ну, какой из него джентльмен?
Надела пуховик, отошла к Соньке. А на нее смотреть уже больно. Ее будто корежит всю внутри. В глазах – черное, необъятное горе. А Ямпольский опять ко мне подлез, встал рядом, приобнял за плечи. Я руку скинула, но он ничуть не смутился. Говорит как ни в чем не бывало. Даже нет, говорит так, будто мы с ним близкие друзья:
– Лен, ты чё, щас домой?
– Ну, конечно.
– А мы с пацанами в спортзал. В пятницу же турнир. Вот тренироваться будем. Не хочешь посмотреть?
– Не хочу, – в полном недоумении сказала я.
– Слушай, может, погуляем вечером? Или в кино сходим?
Я даже ответить ему не успела, как Соня сорвалась с места и пулей вылетела из гардероба. Даже шарф свой забыла и перчатки. Я их подобрала и побежала за ней. Догнала уже на улице, у ворот. Сунула ей в руки вещи. Говорю: «Сонь, ты из-за Ямпольского плакала? Он тебе что-то сделал или сказал?».
Соня прищурилась и вдруг выпалила зло:
– Хватит! Хватит уже твоей фальшивой заботы. Теперь понятно, почему ты отговаривала меня общаться с Антоном. Я думала, мы – подруги!
– Конечно же, мы подруги! – ошарашенно заверила ее я.
– Ну да, – горько хмыкнула она, а у самой губы задрожали, а на глаза навернулись слезы. – С такими подругами и врагов не надо!
– Соня, да о чем ты? Ямпольский тебе что-то наплел? Не верь ему. И в гардеробе он просто прикалывался. Ну чего ты?
Но она меня не слышала.
– Уйди от меня! Видеть тебя не могу! – почти кричала она сквозь плач.
И чем больше я пыталась до нее достучаться, тем сильнее она впадала в какое-то неистовство.
– Меня от тебя тошнит! Не лезь ко мне! Отстань!
А под конец она выкрикивала мне в лицо такие страшные слова… как будто била ими, наотмашь, насмерть.
А потом из школы вышли наши девчонки. И, конечно, они всё слышали. И видели. Они даже специально остановились посмотреть на это шоу. Затем Михайловская позвала Соню.
– Да что ты перед ней еще распинаешься, Сонька? Крыса она. Пошли лучше с нами. Давай, давай, идем!
Михайловская взяла Соню под руку, и та пошла с ними. А я осталась одна…
Одна на дороге, и вообще – одна…
Нет, всего этого я ни за что не расскажу бабушке.
Я внушаю себе, что это не Соня мне говорила, а ее обида и боль. Соня всегда была слишком эмоциональной. С детства из-за пустяков убивалась и рыдала в три ручья, зато и отходила быстро, а когда радовалась, то скакала до потолка, любила весь мир и заражала своей бурной радостью всех вокруг. А сегодня… сегодня она была не в себе. Ее обманули. Это всё Горр. А Соня просто жертва его манипуляций.
Правда мне от этого ничуть не легче…
24. 24. Лена
Вечером слышу, как приходит домой Петька, но ко мне почему-то не забегает. Хотя раньше – всегда. А то и по сто раз в день.
Мне не обидно, но тягостное чувство в душе от этого становится еще острее. Он и не обязан заходить, напоминаю себе. И вообще, может, устал человек. Он ведь тоже сегодня тренировался, готовился к соревнованиям. Еще и в капитаны собрался – двойная ответственность на нем.
