Но что это за «вдруг», Николай договорить не успел. Где-то наверху раздался громкий стук.
– Это что ещё за новости?! – воскликнула Ирэна Дмитриевна и ринулась вон из каморки в сторону лестницы.
Николай поспешил следом за ней. Пока они добирались до третьего этажа, стук сменило приглушённое бряканье, а затем – не то шуршание, не то шарканье чьих-то ног. Запыхавшаяся директриса и охранник влетели в зал. После освещённой лестницы большое помещение, в котором по-ночному горели только дежурные лампочки, показалось им погружённым во тьму. Странные звуки раздавались, как показалось Ирэне Дмитриевне, в той части экспозиции, куда днём её водила Ольга Борисовна. Но сейчас они стихли. Зато в дальнем конце зала колыхнулась какая-то тень.
– Никакой мистики, ничего страшного, – прошептала директриса, сердце которой, вопреки этому утверждению, выстукивало частую дробь. – Идём туда, – обратилась она к охраннику, неопределённо махнув рукой. – И включите же нормальный свет!
Николай вздрогнул, дёрнулся к двери и нажал на рубильник. В отличие от начальницы он был далёк от мыслей о потусторонних явлениях. Он просто не любил ситуаций, как теперешняя, смахивающих на ЧП. Резкий переход от неверного сумеречного освещения к яркому верхнему свету люминесцентных ламп на секунду лишил Ирэну Дмитриевну зрения. Она поморгала, привыкая к новой обстановке, и огляделась. В зале никого постороннего не было. Зато обнаружились непосторонние.
– Что вы здесь делаете? Да ещё в темноте? – строгим тоном задала Ирэна Дмитриевна вполне закономерный вопрос. – Подойдите сюда!
– Я ничего… Я тут вот… Очки забыла. На подоконник положила, а потом забыла, – послышался в ответ сбивчивый испуганный лепет.
– Очки она забыла, – хмыкнул Николай. – А что вы там прячете за спиной?
– Ничего я не прячу, – в голосе говорившей проступили слезливые нотки. – Не прячу ничего.
– Неправда! – припечатал Николай.
Пока длилось вялое препирательство, Ирэна Дмитриевна, не трогаясь с места, наблюдала, как вдоль стены в сторону выхода как-то бочком пробиралась одна из музейных смотрительниц, отвечавших за порядок на третьем этаже. Когда нарушительница режима, в очередной раз повторив: «Ничего не прячу», уже готова была выскочить вон, Ирэна Дмитриевна рявкнула: «Стоять!» Женщина замерла на месте в нелепой позе, как в детской игре «Море волнуется раз».
– Антонина Валерьевна, – уже спокойнее обратилась к ней Ирэна Дмитриевна, – объясните нам, пожалуйста, что вы делали здесь в неурочное время. Вам положено давно быть дома. И не повторяйте свою присказку, – не удержавшись, директриса позволила себе передразнить смотрительницу, – «ничего не прячу».
Николай сделал два шага и навис над несчастной, которую застали врасплох. Сопротивляться было глупо. Антонина Валерьевна, будучи дамой сообразительной и почти интеллигентной, стыдливо вытянула вперёд правую руку, в которой блеснул маленький флакончик с прозрачной жидкостью.
– Что это? – спросил Николай.
Смотрительница молчала.
– Антонина Валерьевна, никто вам ничего плохого не сделает, – пожалела её Ирэна Дмитриевна. – Надеюсь, это не серная кислота или нитроглицерин?
Задав вопрос, Ирэна Дмитриевна внутренне сама пришла в ужас от такого предположения. Неужели дамочка сошла с ума и притащила в музей какую-то опасную химию, способную уничтожить произведения искусства? В этот момент ей отчётливо вспомнился чудовищный случай тридцатилетней давности, произошедший в Эрмитаже с «Дана-ей» Рембрандта, которую ненормальный посетитель облил серной кислотой.
