– Каждый, кто может встать и идти самостоятельно – выходите на улицу.
Из шатра вышло с десяток людей. Кто на своих двоих, кто на костылях. Двое человек медленно шли, поддерживая друг друга. Все выстроились в ширенгу. Виктор и Валентин встали в конце. Ротный объявил:
– Все, к кому я подойду, должны сказать мне своё имя.
Он стал проходить мимо строя. Люди на костылях, неспособные передвигаться самостоятельно сразу отсеивались. Осталось четверо. Ротный записал всех и медленно стал проговаривать имена, проводя перекличку.
– Георг!, -низкорослый, но крепкий мужчина, шагнул вперёд и отдал честь. Он был уверен в себе и своей миссии. Казалось, это идеальный солдат. Бесстрашный и сильный.
– Фёдор! -вышел совсем молодой солдат. Он сделал шаг, но колени его подогнулись. Он судорожно выдохнул, а затем будто собрал в кулак последние остатки воли и выпрямился. Губы его словно произносили какую то молитву.
– Виктор! -Виктор вдохнул леденящий воздух и сделал шаг. К этому моменту его волнение полностью пропало. Остался только один враг. Мороз.
– Валентин! -гордо подняв голову, он вышел из строя и кивнул ротному. Ротный узнал его и подозвал к себе.
Остальные, словно загнанные звери, поспешили спрятаться в шатёр, избегая взглядов. Кто-то украдкой крестился, кто-то опустил голову, делая вид, что его здесь нет. Валентин вернулся к Виктору. Он проронил лишь два слова:
– Едем. Собирайся.
Они вместе направились к госпиталю и стали собирать свои вещи. Виктор сложил свою чистую одежду, почистил грязное белье о снег и оставил на пару минут у лампы, просохнуть. Взгляд его упал на письма от матери. Он взял их в руку, провел по ним пальцами. Мягкая бумага передавала тепло маминых рук. Тепло дома. Каждая шероховатость словно бороздка на виниловой пластинке. Что-то было записано в эту бумагу, чьи-то чувства, эмоции… Запах бумаги смешивался с чем-то ещё. Будто бумага впитала ароматы родного дома…
Этого не может быть, прошло слишком много времени. Виктор отогнал воспоминания, стараясь сохранять рассудок в порядке. Он сложил письма в сумку и что-то внутри него дрогнуло. Он держит их в последний раз?
Нет. Он ещё миллион раз перечитает их, а после войны вернётся домой. Живой, счастливый. Вернётся к своей семье. Сядет на крыльце родного дома, откроет последнее письмо и улыбнётся. Разве может быть иначе?
Сумка собрана, шнурки затянуты. Виктор провёл рукой по сапогам, стирая въевшуюся пыль. Он уже и отвык от тяжести этой обуви. Он вернётся домой, он обещал матери. Сапоги твёрдо ступали по чищеной земле внутри шатра. Постепенно уверенный стук берцев сменился скрипом снега и в лицо ударила свежесть. Такая приятная, но в то же время убийственно холодная. Она выжигала глаза, сжирала слизистую носа… Воздух был слишком чистым. Такой воздух бывает перед страшной грозой. Он ещё мог развернуться, спрятаться в тепло шатра, прикоснуться пальцами к бумаге и отдаться грёзам. Но шаг был сделан. Один, другой. Решение принято. С каждым шагом тепло оставалось всё дальше позади. Снег всё сильнее сковывал движение ног, словно искушая его остаться. Цеплялся за сапоги, тянул его назад. Виктор не поддавался. Он шёл к машине и мир всё больше погружался во тьму. У самой машины кто-то курил, рядом валялась окурок, примёрзший к земле, а чуть дальше – пятно крови, засыпанное снегом. Снова мешки с песком для укреплений. Снова трясущийся грузовик. Снова война. Он кинул последний взгляд в сторону лагеря и машина тронулась. Лагерь тонул в сумерках. Свет ламп дрожал в холодном воздухе. Он ещё мог запомнить его таким – прежде чем дорога сотрёт всё. У него осталось одно – ещё один шаг вперёд.
