Читать онлайн Леонид Корогодский - ЕВРЕЯМИ СТАНУТ ВСЕ

© Леонид Миронович Корогодский, 2020

ISBN 978-5-0053-0194-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Хочу жить выше Всех, – заявил архитектору Граф.

Его трепетная душа рвалась вверх.

– Не очень высоко, – добавила Графиня.

– Не высоко, но выше Всех, – подытожил Граф.

Эта фраза дошла до нас

в камне.

Графиня, польская Золушка,

затерянная в лесах Чернобыля,

с французским именем Жанетта,

ноги в красных пятнах,

искусанные провинциальными комарами.

Как было за ними узнать

глубоко спрятанный внутренний мир?

Приходилось натирать стопы новыми туфлями,

перебинтовать сандалиями и котурнами,

выправлять туниками, юбками и каблуками.

Сама жизнь подвела женщин к тому,

что совершенно необходимо

иметь две, нет три, пары ног

и нравиться Всегда и Всем,

просыпаться и говорить себе:

сегодня, сейчас и Всегда у меня самые красивые ноги,

на любой вкус,

подходящие к будням, выходным и праздникам.

Можно упрекнуть Жаннетту в несерьезности,

но она ведь она не требовала дворцов и лимузинов,

а хотела стать совершеннее,

на одну пару ног.

Неясно, как она их меняла и где хранила,

но результаты были очевидны.

Трепетный Граф и Графиня-Золушка

поеживались при мысли

о таком желанном,

но огромном и безлесом Киеве.

Граф был не из тех принцев,

которые, после женитьб на золушках,

вечно пьяные пропадают на балах,

многозначительно коллекционируют тыквы

и крыс в ливреях.

Граф был собирателем искр.

Его Дом, построенный на огромной ступени холма,

притаился в окопе:

трехэтажный, но видный лишь наполовину,

с крепостными стенами метровой толщины

и высоченными потолками.

Ему хотелось и показаться, и спрятаться.

Многопалубный Ковчег,

застрявший в скале,

Приседающий Дом

на вершине холма.

Живя на верхней палубе,

Граф мог годами не сталкиваться

с нижними кочегарами, машинистами и поварами:

еда и дрова подавалась наверх в специальных лифтах.

Рядом с Домом

обрушивался Крутой спуск,

как веревочная лестница с откоса,

со стены неприступной крепости.

Подъем давался нелегко,

особенно зимой,

когда Всё покрывалось

льдом и снегом.

На стороне Графа под окнами ездили позолоченные кареты,

а на заднем дворе снизу кололи дрова

и складывали их в сараи.

Внутри Дом,

от узорчатых полов до лепки потолков,

располагал к изысканности,

игре на клавесине

и галантным танцам.

Символом Дома стал хрусталь.

Каждое утро Граф наблюдал,

как сверкали и переливались на солнце

бело-голубые грани и изгибы кристаллов

с каждым поворотом вазы.

В лунную ночь они выносили

полюбившуюся вазу на балкон

и ловили едва заметные

отблески Луны в хрустале.

Мечущийся Граф что-то искал,

на Графине были лучшие ночные ноги.

В этот миг

тыква становится каретой,

злобная крыса – услужливым кучером в золотой ливрее,

а Золушка – принцессой.

Но погода все чаще и чаще

оказывалась пасмурной,

лились нескончаемые дожди.

Выросший под носом Университет

и вовсе закрыл горизонт,

а построенный снизу круглый Рынок

воскурял запахи рыбы, еды и крови.

Балкон больше не радовал,

приходилось закрывать и окна.

Эпоха хрусталя прошла.

Нежный Граф обнаружил себя и Дом

выглядывающими из окопа

и припавшими к стопам лестницы Университета,

языческого храма с готической башней католического собора,

достроенной по просьбе Графини.

Дом, словно по нужде, присел в окопе,

выглядывая и озираясь,

в приспущенных штанах,

заголивший зад Рынку,

вопреки всем правилам военного искусства.

Не думал осторожный Граф,

что его так окружат со всех сторон.

Неспокойно было и в нижних трюмах —

там зрел бунт.

Задрав голову,

Граф смотрел на башню Университета,

который все рос и рос,

а Дом, казалось,

все больше уходил под землю.

Университет же с башней

свысока поглядывал

на полузарытый в землю домишко,

заливая презрением

крышу-каску с рогами дымовых труб,

наполняя им ров у Дома,

Крутой спуск до заболоченного Рынка

и делая мелкий Крещатик

полноводной рекой,

затапливающей даже городскую Управу.

В спину Дома дышали запахи Рынка,

крики гогочущих, кудахтающих, мычащих

и навсегда молчащих.

Графу долго снилось,

как он на Рынке в белом халате

бесплатно раздавал содержимое своего препарированного брюха.

При этом он прекрасно себя чувствовал,

шутил и смеялся,

приглашал Всех к себе домой

и был совершенно счастлив.

После таких снов Граф стал

чаще заглядывать на Рынок.

Одевался попроще,

терпел запах крови, рыбы

и что-то искал,

внимательно принюхиваясь и приглядываясь.

Дом философски отсиживался в окопе,

лукаво выглядывая из укрытия верхним этажом.

Он явно готовил какие-то сюрпризы.

А сама улица назвалась Круглоуниверситетской.

В этом имени скрывалась какая-то загадка.

За последнюю сотню лет его не разу не меняли,

ни во время войн, ни революций и оккупаций —

два полуповорота циркуля на карте,

спираль на холме,

знак вопроса

с точкой круглого Рынка внизу.

Это длинное сложное слово задевало и беспокоило Графа.

Он проходил по, теперь уже, Круглоуниверситетской

от Рынка до Дома

по нескольку раз

и Всегда задумывался.

Круг.

Университет.

И спуск.

Крутой спуск.

Чего-то здесь не хватало,

в этом Круге,

во вместилище мудрости.

Что-то резало слух.

Разогнавшись вверх,

по крутой спирали Круглоуниверситетской,

разорвав магическую черту Круга,

можно было выйти на правильную орбиту

и с самого низа, с Рынка,

минуя Университет,

взлететь прямо во дворец Президента,

в Правительство, Банк или Парламент.

Часами Граф бродил

по злополучной улице,

во что-то вглядываясь,

к чему-то принюхиваясь и прислушиваясь.

При этом постоянно бубнил.

Холм,

Круг,

Университет.

Нет.

Чего-то нет.

Зимой отвлекали камины.

Он днями и ночами наблюдал

за осмелевшими вылетающими искорками.

Графа угнетало,

что искры вылетали,

взлетали

и гасли.

Всегда.

Никогда не становились

новым, еще более ярким огненным шаром,

взмывающим и увлекающим за собой, вверх

его, Графиню, еще не родившегося сына

и весь уже столько лет Приседающий Дом.

Это наводило растерянного Графа на мысли о смерти.

Что может осветить одна искра?

Как сделать, чтобы они не гасли,

а полными огоньками летали по комнате?

Тогдашняя Наука еще помнила горящие костры на площадях

и от таких вопросов шарахалась.

Объяснения ученых из Университета,

что какое-то вещество сгорает,

Графа совершенно не устраивало.

Почему какой-то электрон,

непонятно зачем,

бесконечно кружится и вращается,

а прекрасная искорка мгновенно гаснет.

Священники разных конфессий тоже побаивались этой темы

и в ответ на его вопросы,

пожимали плечами, отмалчивались

или крутили пальцем у виска.

Затосковавший Граф тайно ездил

советоваться с раввином-каббалистом

в свое поместье

в Корогоде

у Чернобыля.

Тот, в отличие от многих,

не счел его сумасшедшим

и отнесся к сказанному абсолютно серьезно.

Веселый раввин сообщил,

что из одной искры пламя не возгорится.

Нужно десять искр,

объединившихся добровольно,

совершенно добровольно.

Такой ответ Графу понравился.

Он долго еще представлял,

как десять искорок,

вместо того, чтобы навсегда погаснуть,

сближаются, льнут друг к другу

и остаются горящим огоньком.

Навсегда.

Но о чем все же говорил тот еврей

и где взять десять таких умных искр?

– Судьба мира зависит от десяти искр,

от их объединения, – добавил тогда каббалист.

Весной и летом камины гасили,

становилось жарко и скучно,

огненное волшебство исчезало —

не было вечерней темноты

и разлетающихся из камина искр.

Граф грустил.

Но был еще один источник идей.

Растерянный Граф побрел на Рынок.

Там, среди вонючей рыбы и кудахтающих кур,

он увидел волшебного китайца

в золотом халате, с тонкой бородкой и свисающими усами.

Перед ним стояла банка с рыбками-огоньками,

по словам продавца, летающими.

Огненно-золотая, да еще и летающая рыбка.

Да не одна, а несколько!

Тут никаких желаний даже не нужно загадывать.

В тот же миг Граф стал ярым поклонником Китая,

недавно родившегося сына назвал Конфуцием.

В его душе искрами порхали золотые рыбки.

Тут же в осиротевшие без огня камины

поставили аквариумы

с пламенеющими восточными рыбками.

Граф ждал.

Раскормленные твари питались, поправлялись и размножались,

но и не собирались никуда прыгать,

а тем более летать.

Краснопузые лжелетуны сыто дремали в аквариумах,

разочарованный Граф грустил в кресле напротив.

Нужна была новая идея.

Вдруг он вскочил и хлопнул в ладоши.

Забегали разбуженные слуги,

вспорхнула с дивана Графиня,

заревел испуганный Конфуций.

Граф велел распахнуть окна

и раздвинуть кружевные французские занавесы.

В комнаты влетел рой мух,

вскормленных Рынком и конским навозом улицы.

Рыбки в аквариуме напряглись и забеспокоились —

наконец, и у них появилась в жизни цель.

Прицельно ведя взглядом зажравшуюся жирную муху,

первая выпрыгнула свечой,

схватила ее

и вернулась в аквариум,

вторая уже сделала небольшой полукруг,

а третья понеслась по комнате,

хватая муху за мухой.

За ними золотым дождем посыпались остальные.

Летающие факелочки

выскакивали из аквариума

и, покружив немного,

ныряли назад.

Счастливый Граф сиял,

Графиня бросилась готовиться к приему гостей.

О рыбьем цирке писали в газетах,

Дом бурлил,

Графиня не успевала менять ноги.

Рыбки, уже профессионально, взлетали над водой

свечой или полукругом и,

красиво изгибаясь,

ныряли обратно в аквариум.

Однажды воодушевленная коварной мухой рыбка,

окончательно утратив ощущение реальности,

вылетела в открытое окно

и плюхнулась на дно рва.

Ее спасло только то,

что там была лужа.

И это навело Графа на новую мысль

о Китае – стране фарфора,

земле, где живут золотые рыбки,

огромные золотущие рыбины.

И не в гигантских императорских аквариумах,

а на воле,

в озерах и реках.

Граф поехал в Китай.

Там с улыбками и поклонами

его усадили в рыбацкую джонку,

и долго плыли

по священной Желтой реке.

Рыбак-китаец,

обратившись к потоку,

долго кланялся

что-то бормотал,

хлопал ковшом ладони по воде.

И вдруг в метре от него

вынырнула золотая рыбища

с корову величиной

в огненной чешуе, с пятерню размером.

Какое же невероятное желание

она могла исполнить.

Но золотой карп

только равнодушно глянул на Графа

глазом-тарелкой.

Чем больше у человека желаний,

тем больше требуется ума,

чтобы их реализовать.

За невозможные деньги

Граф купил две икринки,

которые под страхом смерти

запрещалось вывозить из Китая.

Вывез.

Ров у Дома

был углублен и расширен,

залит водой и превращен в пруд.

Теперь в нем плавали,

заглядывая в окна нижних этажей,

два гигантских золотых карпа.

Граф любил сидеть на свисающем надо рвом балконе

и кормить их кусками отборного белого хлеба.

В благодарность золотые рыбины

откладывали на окнах и стенах дома

крупные, как яйца, икринки,

которыми Граф угощал самых знатных гостей.

Конфуций обожал прыгать в пруд

прямо с балкона,

пытаясь оседлать

сверкающую на солнце

скользкую золотую рыбищу.

Приближалась зима,

и жильцы нижних этажей

с ужасом думали,

как они окажутся

в огромном куске льда,

начнут трещать и ломаться

их окна и стены.

Что-то чувствовали и рыбы.

Однажды ночью они исчезли

вместе с водой.

Граф увидел в этом

какой-то знак,

перст судьбы.

Это отсрочило на несколько лет

надвигающуюся революцию.

Оказалось, что в дикой природе,

эти рыбины живут в глубоких норах,

которые сами же роют.

Кто-то рассказывал,

что видел из окна дома

вырытую глубокую яму-тоннель,

но ее тут же затянуло илом.

А у подножья холма,

на подступах к Рынку,

возникла бездонная и бесконечная лужа

и уже подернулась льдом.

Позже эта мистическая лужа спасет Графу жизнь.

В тот день Конфуций

чуть не разбился,

почти прыгнув в ров

без воды.

Золотых карпов долго еще искали

в киевских озерцах, болотцах, речушках, даже в Днепре.

Однажды на Рынке под холмом

Граф увидел двух огромных выпотрошенных рыб

без молок и икры.

Чешуя поблекла и трудно было понять,

те ли это рыбы.