Читать онлайн Андрей Лукашин - Фалькрум. В королевстве слепых одноглазый – король

Fulcrum (лат.) – точка опоры.

Генри, обедневший дворянин, правнук великого Иоганна. Несмотря на бедность, сохранил в себе черты аристократа, в глубине души приверженец законов чести и этикета (ведь бедный же), единственное богатство – красота.

Отшельник, он же старик, странник, хозяин леса, имеющий множество имен. Циничный философ, питающий страсть к наставлениям и светским беседам. Живет с верной свитой – гигантским пауком и огромным котом в волшебной пещере в глубине леса.

Реми, дядя Генри, славится пьянством, и беспринципностью, свойственной лишь лиходеям. Завистливый и подлый человек, весьма туп.

Иоганн-воитель, прадед Генри, великий воин и полководец, чьи заслуги и трофеи подняли весь род во время войны.

Ашог, волшебный гигантский кот из свиты отшельника. Способен говорить, любит шутки, страшный льстец и подлиза. Несмотря на это, жесток к чужакам, порой съедает их.

Люций, волшебный гигантский паук из свиты отшельника. Способен говорить. Ненавидит шум и резкие фразы. Пытает пленных, добывая информацию, в перерывах шьет из паутины ковры и одежду для отшельника. Любит черный юмор.

Наемники, пара прекрасных следопытов, несмотря на то, что любят выпить. Посланы за Генри с целью убийства.

Слуги Эрнеста, прислуга в замке.

Эрнест, друг отца Генри, славный свои мерзким нравом, возраст лишь усугубил его нрав. Вдовец, импотент, несмотря на это, женившийся на молодой деве.

Сеймуг-убийца, жестокий король и опытный воин, против кого объединились союзники соседних королевств, не желавших больше платить дань.

Астролог, придворный Сеймуга, звездочет и пророк.

Болль, отец Эрнеста, великий воин с мерзким нравом. Помешанный на доблести и чести семьи. Ненавидит слабых и убогих.

Сатан ди Вол, демон из армии Себеса, после поражения которого перестал служить, став самостоятельным. Романтичен и жесток.

Себес, демон-предводитель, склонившей Агду к сотрудничеству.

Микаэль, глава ордена света и порядка. Верховный серафим, склонил к сотрудничеству Ам.

Агда, богиня, темное начало планеты. Мать Гаррены.

Ам, богиня, светлое начало планеты.

Рафаэль, ангел, предатель ордена. Отец Гаррены.

Повар, виртуоз искусства кулинарии, альтруист и оптимист.

Гаррена, дочь Агды и Рафаэля, погибшая не родившись, дух зла и равнодушия, заточенный в темнице Хаоса.

Агат, деревенский юноша, охотник-недотепа, решивший ловить зверей на молодого Ашога, когда тот был обычным деревенским котом.

Хозяин таверны, хозяин постоялого двора далеко от цивилизации. Веселый и хитрый старик.

Хозяйка таверны, жена хозяина таверны. Женщина с жестким нравом и требовательная. Ненавидит драки.

Иоганн-рыбак, нищий старик, добрый в душе, но сквернослов и буян. Винит всех в своих бедах.

Король, властелин королевства. Молод, весьма алчный, властолюбив. Хороший воин и стратег. Слушает советника.

Советник Фред, советник короля, служил советником еще отцу короля. Покорный, расторопный и услужливый как пес. Властолюбив, мечтает о молодости. Не очень доволен своим положением.

Сфинкс, охранник подземелья отшельника, обожает тайны и загадки. Из даров за проход предпочитает ароматы редких цветов.

Глашатай короля, обычный парень при дворе.

Антикварщик Фил Логос, однорукий антикварщик, безупречный оценщик, тонкий юморист, прохвост. Король воров.

Сомнение Генри, внутренний голос Генри.

Таверна. За столом сидят три рыцаря, играет лютня,

хозяйка таверны разносит эль гостям. За другими столами

играют в кости, громко общаются. Иной раз пьяный хохот поглощает весь шум. Рыцарь Генри, облаченный в черные доспехи прадеда, встает за столом, держа кубок эля.

Вдохновение – продукт лишений и надежд.

Лишившись всех амбиций,

Взлетать нам легче, чем синице,

Порхая на ветру в свободном плаванье мышленья.

Так порою отчужденье дороже золота в сто крат,

Алмазов в тысячу карат.

Лишь одиночество истину укажет

И откроет путь влеченью,

К тем, кто думает о НАС!

Довольно прелюдий и прикрас!

Пора поведать вам рассказ,

Со слов отшельника лесной глуши.

Туда не ходят малыши, девы не собирают ягод,

Охотники не бьют зверей,

И света луч сквозь кроны не пробьётся.

Путь найдет лишь тот, ходящий в никуда,

Кто с тропы собьётся…

Авантюристу-смельчаку,

С целью лишь удовлетворить любопытство,

И тщеславие свое потешить, ноги не на ту тропу сойдут.

И скелетом риск остаться в чаще темной будет…

Череп – гадюке дом, ребра – кустарникам опора,

И после смерти талантам применение найдет природа!

Увидеть старика сможет только тот, кто хочет жить…

Меня свела с ума судьба-злодейка,

Спасаясь от меча,

Попал туда, где встретился с отшельником.

Угодил в капкан, сломавший голень,

Когда в лесу померк весь свет,

И гробовая тишина выдавала преследователей гласа.

Не помню, сколько полз, помню, сердце колотилось,

Предощущал я лишь одно —

Как вонзится меж лопаток мне копье.

И вот померк в глазах мой свет…

Я мертв? Наверно, нет…

Открыл глаза в поту холодном, в пещере дивной…

Заставлена она мебелью дубовой,

Ковры нежнее шелка устилали пол,

Отливали нежным серебром.

На столе – сплошные черепа,

Выполнены как чаши для вина,

У камина в роскошном кресле сидел ОН.

По праву руку от него

Кот, лапы грея у огня, лежал размеров небывалых,

По леву сторону в углу паук размером с дога

Шил из паутины красивейший наряд.

Хозяин, который в сказках Стариком зовется,

На старика мало походил:

Худой, с бледной кожей, на лице не было морщин,

И не было седин.

Барабанящий длинными пальцами по креслу,

Лицом не старше двадцати пяти…

Только взгляд страшной, древней глубины,

Как будто бамбуковые иглы вонзил палач под ноготь,

Издать охота дикий визг.

От взгляда будто человека, не спавшего сто лет.

В черных очах зеркально отражалось камина пламя.

Сцена 2

Пещера отшельника из красного мрамора, исчерченного

непонятными иероглифами. Дубовая мебель с узорами

в виде мифических существ, голых дев и сцен битв.

Множество полок с литературой. Пол покрыт серебряным

ковром, на дубовом столе чаши в форме черепов

(или из них?). Огромный камин, освещающий всю пещеру. У камина спит кот Ашог, в самом темном углу

притаился паук Люций, мастерящий новое сукно.

Рядом с пауком висит мешок из паутины.

(не отрывая глаз от пламени)

Ты всего лишь ранен, а не мертв.

Спасаясь от беды своей,

Угораздило ж попасть в ловушку,

Орудие трусов, что ставят на опушках,

Те, кто думает, мол, хитрей зверей…

(Кивает в сторону стола с черепами.)

Однако стоит уточнить:

Фортуна благоволит тебе, упрямец.

От страха ты решил ползти, пока рассудок не померк,

Как солнце в день затмения.

И парочка наемников и пьяниц, считавших долгом

За монету убивать, гордясь предубеждением своим

(Следопыты, попрошу заметить, хоть куда!)

Невзирая на похмелье,

Искать тебя им не мешала темнота.

Тебя, беднягу, сторож-кот с себе подобным спутал,

Перебив свой аппетит,

Поужинав одним из этих другов…

Второй теперь в сетях висит.

(Кивает в сторону паука и мешка из паутины.)

Парализован, кончит в муках, только

Люциус впрыснет пищеварительный фермент,

Превратив его в сосуд с едою… Тебя же, Генри,

Мои друзья за компанию принесли с собою.

Не бойся, еще наступит час твой,

Но мы не будем тому виною,

Поскольку следуем закону этих мест

И принципов столь древних,

Не искаженных алчностью и глупым блеском,

Сверкающим искрой, не дающей свет.

(Вздыхает устало.)

Ну, твою историю я знаю, Генри, нахальный человек,

Обедневший дворянин!

Красота лица – единственное богатство,

Которым неправильно ты распорядился:

Такой актив, довольно ценный

Для богатых вдов и некрасивых дочерей.

Увязнув в романтике и жажде острых ощущений,

Решил соблазнить ты жен не тех людей…

От яблони плоду недалеко катиться…

И то, что по праву прадед Иоганн в латах черных,

В крови по локоть, копил в сундуках подземелья замка.

На войне отчаянной, на войне духа,

Тащил трофеев он тюки.

Однако вымрет вся порода —

Только в семье послушают урода,

Начнется пьянство, блуд,

И чем гордились раньше дети,

Сдувая с прадеда доспехов пыль,

Продало третье поколенье, в полях давно растет ковыль

Вместо культур хлебных.

И гордость нынче там одна:

В грудь бить, кричать – гордятся прадедом потомки,

Свиньей валяться под столом,

Или же в конюшне трахать крестьянских дочерей,

Насилуя, за волосы держа, ломая руки…

Чем не брезгует дядя твой Реми,

А кто из так называемой «черни»

Вздумает препятствия чинить, не силой, словом:

«Добрый господин, довольно, отпусти дочурку!»,

Беднягу заступника ждет клинок – на месте гибель,

Когда выпустит ему Реми кишки…

Сколько веревочке не виться,

Всегда на том конце развязка ждет…

Кончилось богатство,

Семейство ваше будто крысы в клетке,

В беде винит один другого, и теперь уж не крестьян,

Друг друга резать стали…

Избегая ссоры за наследство,

Пошел служить соседу ты Эрнесту,

Соратнику твоего покойного отца и старому вдовцу.

Подавшись страсти, в чем ищешь оправданье,

Залез под юбку ты новой супруге старика,

Целуя аленький цветочек!

Назвав все это одолженьем, поскольку рыцарь стар,

Либидо ноль, а значит,

Для женщины прекрасной дома счастья нету!

Возможно, конечно, ты и прав…

Есть вещи мерзостью славнее.

(Сжимает подлокотник кресла так, что костяшки белеют.)

И было бы смешно, коль не было так грустно.

Смотри, куда старанье занесло:

Шея женушки неверной

На яблочном суку сломалась с хрустом…

Ох уж эти злые старики…

(Улыбается.)

Ходить ты сможешь через тринадцать дней.

А пока составишь мне компанию.

Порой одиноко здесь, в лесу,

Поскольку коту и пауку молчание приятней разговоров.

Да, ценней всего, когда не есть с кем поговорить,

А когда есть с кем молчать.

Но в правилах должны быть исключенья,

Верно, Ашог?

Кот мурлычет.

Итак, что же скажешь, Генри,

Иль будешь строить молчуна?

(приподнимается в кровати на локтях)

Ты все подметил верно, незнакомец.

Осведомленностью твоей я поражен,

Как от вида твоих друзей.

Не знаю, кто тебе все рассказал, тот упырь

(кивает в сторону мешка из паутины)

Иль каждый дуралей, кто в чащу заходил.

(Кивает в сторону стола.)

Найдя здесь гибель,

По монете добавляя в твою копилку знаний,

Род мой бедный ныне стал, мое ты имя знаешь, называл,

Однако! Не знаю древних принципов и правил,

Меня учили: начиная разговор, представиться сначала,

Но хоть сказал, что я живой…

Беглец я глупости своей – прекрасно это знаю,

Так как могу к тебе я обратиться?

Даааа, вессссьмммаа деррррзоккккххх…

Муррррр… И в то же время лллакониченн.

Слышишь, что говорят мои друзья?

Как чаши у весов, один склоняет так, другой сюда,

И каждый слышит, что услышал…

Я же слышал твой вопрос.

Что имена? Тебя родители Генрих нарекли,

Но суть, задумайся, какая?

Имя – слово как название предмета

Дается, дабы себя ты мог на свете отличать,

Гордиться им, прославлять,

С ним вставать и засыпать…

Однако название предмета, слово – это

Как стол бы звали Генри, а Генри звался стол…

Уж скорее табуретка со сломанной ножжжкой.

Сссскореееее полочкааа беззз книг…

А кто-то говорит, мол, в зверях нет души,

Скажи, коль нет души,

Какие с уст тогда слетают шутки?

Коль чувство юмора имеется,

Должны быть другие чувства, свойственные душе?

Имен у меня больше чем волос на голове.