Читать онлайн Игорь Сотников - Фатализм без фанатизма есть судьба, или одиннадцать шагов к прозрению

Нищий не завидует богатому человеку, подающему ему милостыню, он завидует другому нищему, которому подают больше.

Предисловие с братом Соломоном

– Так что, как будем делить мир? – задался вопросом в самых узких кругах известный брат Соломон, тогда как публичность от него требует иных подходов к своей исключительности и респектабельности, и брат Соломон в публичной сфере коммуникации носит более по нынешним меркам респектабельное имя, Соломон Израилевич. А вот Соломон Израилевич в отличие от брата Соломона имеет первое слово и право задаваться такими, во все времена актуальными вопросами. После чего, после обнаружения им вот такой в себе заинтересованности в справедливом распределении земных благ, Соломон Израилевич взглядом исподлобья частично, а также с многозначительным прищуром окинул присутствующих в числе ровно двенадцать (это безусловно верное число) лиц за общим столом в этом респектабельном помещении для ультра конференций и сделал пока что только про себя и для этих лиц неутешительные выводы:

– М-да. Не вижу особого энтузиазма.

А что право так удивляет брата Соломона в таком жизненном и природном праве цельности и неделимости человека, для которого вопрос раздела чего-то, не просто вопрос бытового характера, а это вопрос чуть ли не юридический, определяющий его место в иерархической системе координат общества. И чем выше человек находится на этой властной лестнице, тем меньше у него желания и необходимости разделять что-либо связанное с собой с кем-то ещё.

Ну а так как в этом фешенебельном отеле даже по меркам самого первого греха, гордыни и тщеславия собрались не просто люди, облачённые высочайшим доверием самого проведения, а они чуть ли не функции законодательства самого неба, с его творческими представителями, само собой с такой своей капитализацией, которая даёт неограниченные возможности для осуществления своего права на своё право(!) и позволяет им прописывать не прописные истины, то было бы неразумно ожидать от них чего-то другого, что противоречило бы их устоям и правилам жизни. И если в плане разделить им и принималось, то только как в качестве инструмента по укреплению их власти. «Разделяй и властвуй», только так они с принятием смотрели на это предложение в сторону своих лощённых и раздобревших на таком разделении жизни олицетворений успеха.

Так что брату Соломону не составляет большого труда сделать для себя выводы в сторону принятого решения на его вопрос этим сегодняшним составом присяжных заседателей, рассматривающих вопрос оценки благополучия мировых процессов. «Всё течёт, всё меняется, как и на заре становления человечества, и только мы не меняемся, находясь на страже законодательства, будучи регулятором мировых процессов. Так что всё в порядке». – Вот так смотрят на суету сует брата Соломона эти функционеры мировых процессов.

– Вижу, что этот вопрос для вас не актуален. Вы уже всё между собой поделили, и не собираетесь делиться. – Процедил сквозь чмокающий звук этот вывод из всего увиденного брат Соломон, укоризненно покачав головой. Мол, всякого от вас господа нехорошие, а всё больше деловые я ожидал, и даже чего-то подобного, но когда лицом к лицу наткнулся с таким жлобством в ваших безликих личностях, то и у меня – а вы знаете, какой я насчёт человеческой нравственности не большой оптимист – не выдержали нервы.

– Что ж, раз такое дело, то у меня к вам нет больше вопросов. И на этом я вынужден буду вас оставить. – Делает заявление брат Соломон, поднимаясь со своего председательского места за этим столом для переговоров. На что ответом звучит полная погружённость всех здесь присутствующих лиц в тишину своих умозаключений и мыслей о бренности любых действий. И раз брат Соломон следует путём суеты, то это его выбор. Пусть идёт им со своим богом.

И брат Соломон идёт этим обозначенным коллегией присяжных своим путём. И этот его путь ведёт его до первой промежуточной остановки в виде входной двери. Где он берёт её за ручку, приоткрывает на совсем немного дверь, на этом моменте он что-то крайне важное не для одного себя вспоминает, и повернувшись к собранию присяжных в полуоборот, вот что им всем говорит по своему с ними расставанию.

– Что ж господа, – делает обращение брат Соломон, вынимая из кармана своего пиджака очень интересного вида устройство в виде гаджета неизвестного пока что предназначения. Но судя по имеющемуся на его панели таймеру, то он чем-то связан с фиксацией времени. – Если ваше решение, а если точней жизненный принцип, есть ни с кем не делиться, то мне ничего другого не остаётся делать, как оставить вас один на один со своей судьбой, разделив между собой свою участь. – А вот что это значит, и что это ещё за угрозы такие, то это брат Соломон не стал через словесную риторику пояснять, а он приподнял перед собой этот гаджет с неизвестной пока что тут никому функциональностью, и с коротким всё же пояснением: «У вас есть ровно сорок часов на обдумывание и на нахождение чёрной кошки в тёмной комнате», прикрепляет на двери этот точно теперь взрывоопасный гаджет, с включённым на нём таймером и даже не слушает подорвавшиеся с места нервные выкрики оставшихся в комнате людей.

А они, а точнее отдельные из них частности, имели что по конструктиву и по делу сказать брату Соломону, так вероломно воспользовавшегося имевшим место в его сторону с их стороны доверием, и собирающимся сейчас провести над ними столь удивительный и одновременно страшный эксперимент, закрыв их под страхом смерти и заодно под пыткой найти ответ на эту головоломку, – а что хуже и не разберёшь, – в одном помещении.

– В вашей задаче, брат Соломон, закралась ошибка. – Вот так по делу и по факту окружающей очевидности пытается остановить брата Соломона перед необдуманным точно решением очевидец его поступков сейчас, а изначально один из двенадцати, апостол или присяжный кому это решать, по имени Иуда.

И надо отдать должное всё-таки вовлечённости в процесс принятия собой решений в этой комнате братом Соломоном, он услышал Иуду, и его критическое замечание в сторону его ошибки или может быть забывчивости.

– Очень вам признателен Иуда за ваше точное следование фактожу распределения предметности жизни. – Остановившись за шаг от выхода за двери этого помещения, обратился к Иуде брат Соломон. С чем он протягивает руку в сторону настенного выключателя, и…бл*ь, нажимает его к выносу мозга собравшихся здесь присяжных заседателей, только и успевших как предвосхитить своё полное погружение в кромешную тьму лицевой вытянутостью в сторону во все горло озвучить то, что описывается как глас вопиющего в пустыне. Что по факту так и есть, раз конструкционные особенности этого помещения предполагают полную звукоизоляцию. Плюс это собрание было так стратегически секретно обставлено, что о его начале приглашённые на него заседатели узнали за самое кратко возможное для прибытия каждого приглашённого участника время, и будьте так любезны не сообщать о нём даже самому себе вслух. И заодно к этому каждый из заседателей на входе в конференц-зал оставил все устройства для коммуникации и связи с внешним миром.

Так что не трудно догадаться в каком шоковом и сложном для своего такого всегда рассудительного и разумного умопостроения и ума положении и состоянии оказались все запертые в этом под угрозой взрыва помещении заседатели. А тут ещё их и видимости себя, друг друга и окружающего лишают, выключив свет. А окна изначально были зашторены, и как все понимают сейчас, а затем в этом можно было убедиться, то и с этой стороны нет никакого выхода для них и входа для дневного света. Алюминиевые жалюзи намертво были заблокированы.

– Иуда! Кто тебя, сволочь, просил рот раскрывать! – последнее что вырвалось из-за стен конференц-зала, как только дверь братом Соломоном была за собой захлопнута.

– Не тычьте в меня своими грязными указаниями! – умеет огрызаться Иуда. – Лучше начинайте искать чёрную кошку, или может быть кота?

– Да, начинайте. – Проговорил себе в нос брат Соломон, заходя в лифт с безмятежной улыбкой на своём лице, которая так собой обнадёживает и нравится хорошеньким леди, которые при своей неземной красоте вечно себя одиноко чувствуют и оттого в таком абсолютно-личном качестве путешествуют в том же, как сейчас лифте.

– Разрешите разделить с вами помещение лифта? – задаётся этим вопросом на входе в лифт брат Соломон.

– Милости прошу. – Приглашает незнакомка брата Соломона.

– Вам на какой этаж? – по-новому спрашивает встреченную в лифте незнакомку брат Соломон, таинственно так улыбаясь в её сторону, что у неё не может не закрасться головокружительная мысль о том, что этот таинственный и очень интересный незнакомец что-то на её счёт до нервного тика загадочное задумал.

– Хотелось бы к самым небесам, но мы итак находимся на самом высоком этаже. – С долей досады такое говорит и возможно предлагает незнакомка.

– Мы что-нибудь с вами обязательно придумаем. – Хитро так улыбается брат Соломон, и со словами: «А пока что опустимся на землю, чтобы привести в порядок наши разбежавшиеся мысли», нажимает кнопку первого этажа.

Не сестра и не брат друг другу, а что-то общее, Адам и Ева

«И что всё это значит?», – сам собой, такой вопрос рождается в голове, притом почему-то чаще всего в женской, по следам наблюдения за тем, как себя неожиданно непредсказуемо и дерзко притом ведёт человек, скажем так, которому ты доверился. Как именно!? А этот человек, в данном случае Адам, вдумчиво молчит, явно размышляя над всем тем, что предваряло этот момент погружения в задумчивую тишину, и судя по его непроницаемому полностью выражению лица, то он что-то там для себя не сильно тебя порадующее надумал.

И сидящая на пассажирском месте в автомобиле вместе с Адамом, само собой, Ева (так уж повелось испокон веков, что всяких там Адамов по жизни сопровождают только Евы, и по-другому не бывает), с трудом вида не подаёт, как она нервничает и её чрезвычайно волнует то, как себя сейчас ведёт и с какой это стати надумал её бесить и раздражать Адам таким своим не поясняющим ей ничего, молчаливым, да ещё с вкраплением раздумий поведением.

О чём она так и порывалась укорить Адама, потребовав от него пояснений: «И чего молчим? Что-то не так?», но каждый раз, как только она дёргалась в эту сторону, что-то её останавливало – проявляй выдержку – и она, прикусив губу от злости на этого раздражителя её спокойствия – знает же, гад, что я не выношу любых недоговорённостей – задерживала в себе все переполнявшие её высказывания. И Ева, сжав в кулачки свои ручки, сдвинув брови, оставалась внешне непоколебима, смотря вдаль через лобовое стекло автомобиля.

А Адам между тем выдержал столь невыносимую для Евы, задумчивую и кто знает, что он там про себя размышлял однозначно в сторону своих отношений с Евой паузу, с язвительной ухмылкой перекосив свою губу явно тоже в сторону Евы, с кем он никогда, а сейчас и вовсе в последнюю очередь после себя считается, покосившись посмотрел, и то только для того чтобы зафиксировать факт её подчинённого положения, и полез в карман своей куртки рукой. И само собой не для того, чтобы сразу же в ней найти искомое. А Адам такой выносящий Еве мозг человек, что он никогда и притом это нужно им сделать обязательно, не находит с первого раза то, что он сейчас захотел найти.