– Не могу, люди перестанут уважать.
– Что тебе до людей? – уговаривал астролог – Совсем загнешься!
– Не-е… – сонно промычал баск. – Первые дни вызывал по одному, бил палкой, ремнем, чем попало, требовал кланяться, опускаться на колени.
– И тебя? – ужаснулся Мафра.
– Меня еще сильнее, – пробурчал засыпавший кормчий.
– Досталось бедняге, получил сполна, – посочувствовал астролог, помогая штурману уложить Себастьяна. – Сколько ему кандалы носить? Неужели так поплывет?
Мафра молчал. Они перевернули забывшегося сном баска на спину, стянули грязные башмаки, уселись напротив на кровать и глядели на него, вздыхая и покачивая головами. Из худой груди кормчего со свистом вырывался воздух, судорожно подергивались сжатые в кулаки руки с ободранной кожей и запекшейся кровью.
– У него есть наследники? – спросил Мафра, следя за шевелившимися пальцами ног.
– Рано хоронишь! – упрекнул Сан-Мартин. – Если Господь помиловал, то сохранит. Видать, ангел заступился, раз жив остался.
– Друг Кесады, доверенный Картахены – главный зачинщик смуты, – шепотом перечислил штурман. – Нет, не зверь Магеллан, коли помиловал. Другой бы казнил!
– Верно, – согласился астролог.
* * *
– Псалом пятьдесят седьмой, – торжественно произнес отец Антоний, приподнимая указательный палец правой руки, как делал в момент проповедей, – «Не погуби». «Писание Давидово».
Энрике запахнул старый хозяйский халат, надетый поверх грубых матросских штанов, сел на стул.
Монах вдохновенно начал:
– «Подлинно ли говорите правду, справедливо ли судите,
сыны человеческие?
Составляете в сердце беззаконие, кладете на весы злодеяния
ваших рук на земле.
Отступили нечестивые с самого рождения; заблуждаются от утробы
матери, лгут.
Яд у них, как яд змеи, – глухого аспида, затыкающего уши.
Не слышат они голоса самого искусного заклинателя.
Боже! Сокруши зубы в их устах; разбей львиные челюсти!»
– гневно произнес Антоний. Энрике боязливо прикрыл ладонью рот, засопел в руку. – Царь Давид грозит злодеям! – отвлекся священник. Малаец успокоился, но руки не отнял, так и сидел с зажатым носом.
«Да исчезнут, как протекающая вода.
Когда напрягут стрелы, пусть они будут, как переломленные.
Убегут, как распускающаяся улитка; не увидят солнца, как
выкидыш женщины. Прежде, нежели ваши котлы ощутят
горячий терн, свежее и обгоревшее мясо, вихрь разнесет их.
Увидев отмщение, праведник возрадуется; омоет стопы
в крови нечестивого. Человек скажет: “Подлинно вкушать
плод праведнику! Есть Бог, осуждающий на земле!“»
– Понравилось? – радостно улыбнулся Антоний.
– Нет, – замотал головой слуга. – О пальме Соломона мне больше нравится. Соломон любил много женщин, писал о них, а царь Давид грозит всем и жалуется.
– У Соломона – плотская любовь, а здесь – псалмы Господу. Перекрестись, окаянный! За такие мысли Господь накажет, – припугнул ученика монах.
Энрике осенил себя знамением.
– Псалом номер пятьдесят восьмой тоже называется «Не погуби». «Писание Давида, когда Саул послал стеречь его дом, чтобы умертвить», – францисканец прочитал первую строку.
– За что? – прервал малаец.
Священник подумал и наставительно произнес:
– Плохо служил хозяину.
– Разве у царя есть хозяин? – не поверил раб.
– Господь всем хозяин, – не растерялся Антоний.
– Кто такой Саул? – не унимался Энрике.
– Плохой вождь племени израильтян, – пояснил монах. – Замолчи и слушай:
«Боже мой, избавь меня от врагов,
