– Тебе не грех послушать! – одернул Фернандо. – Он вас давно не учил.
– Простите моряков, – потребовал священник, – снимите цепи!
– Простить? – возмутился Барбоса. – Их надо было повесить, головы порубить. Сволочь трюмная, бунтовать вздумала? А этого не хотите? – сложил кукиш и трахнул по столу кулаком. – Утопить дармоедов, четвертовать!
– Вы голодны, поэтому злы, – решил Антоний.
– Правильно, – поддержал его адмирал и велел слуге принести мясо с вином.
– Заступник нашелся! – надулся шурин. – Они бы разорвали тебя на куски. Ты забыл о призывах де ла Рейны?
– Нет.
– Так чего просишь?
– Нельзя мучить людей, они раскаялись.
– Мескита говорит иное о доминиканце.
– Отец де ла Рейна болен, лишился рассудка, – не судите его строго! Бог покарал священника за грехи.
– Но других не наказал.
– Вы мало били и пытали их? – возвысил голос монах.
– Достаточно, – ухмыльнулся Дуарте – чтобы запомнили на всю жизнь.
– Пора прекратить истязания! – заволновался францисканец. – Послушайте, что сказал Господь…
– О сосцах серны? – уколол Барбоса.
– Ты читал книгу Соломона? – удивился Магеллан.
– Лилии, виноградники, кудри на щеках, прочая дребедень, – пояснил шурин.
– Свои любимые песни вместо Иезекииля и Откровения Иоанна? – допытывался Фернандо.
– Да, – признался Антоний.
– Боже праведный, значит, ты обрел покой.
– Прикажите снять кандалы! – попросил священник. – Моя душа перестанет болеть, когда наступит мир.
– Ох, нежности! – вздохнул шурин. – У праведника душа болит… Он нас, злодеев, будет обличать, пока арестанты не поднимут черный флаг и не утопят его за бортом.
– Я вам верил, пошел с вами, а вы…
– Я не забыл лиссабонские вечера, – ответил адмирал, усаживаясь за стол, – не забыл и подготовку экспедиции в Севилье, когда все могли умереть, не выйдя в океан. Не забуду, как чуть не лишился кораблей на пути к островам, и не допущу нового мятежа! Вы зря спорите. Вы оба правы. Излишняя строгость вредна, как неразумная добродетель. Люди устали, начали роптать. Наши союзники жалеют их, подкармливают. Думаешь, я не замечаю, как на твоем корабле помогают заключенным? Как у Мескиты выносят на палубу подышать свежим воздухом доминиканца? Как за спиной Серрана сменяют у помп провинившихся? Вижу и жду, когда наказание превысит разумный предел. Человек должен раскаяться, но не обозлиться. Иначе нас уничтожат. Мы обязаны показать зубы, запугать, пресечь в зародыше бунт, сделать моряков послушными.
Где разумный придел наказания? Антоний призывает покончить с расправой, ты – жаждешь крови. Тебя боятся, его любят, но уважают одинаково. Каждый из вас ошибается, полагая, будто его путь исправления людей истинный. Если дать вам волю, то одного убьют, а над вторым будут смеяться. Механизм власти заключается в сочетании крайностей. Вы оба нужны. Я понял это в Индии. Ругань и мордобой не поведут солдат в сражение.
Я освобожу людей, когда начнем вытаскивать корабли на берег. Среди осужденных есть плотники, конопатчики, кузнецы – без них не обойтись. Мне нужны работники, а не лошади. Сначала раскуем мастеров, это успокоит народ, даст надежду товарищам. Желая сбросить цепи, они станут расторопнее, услужливее. Зависть к друзьям вытеснит злобу по отношению к нам. Бунтари превратятся в послушных моряков.
– Серран жаловался – течь усиливается, – напомнил Дуарте, – а разгрузка продлится два-три дня.
