Феррари. В погоне за мечтой. Старт - страница 13

Пройдя до конца своей улицы, они свернули налево, с осторожностью миновали железнодорожный переезд и вышли на площадь Городской Заставы, на магический порог, перешагнув который, входишь внутрь периметра древних стен.

– Счастлив тот, кто живет здесь, вдали от нашей вони, – сказала Джиза, когда они поднимались по широкому проспекту Виктора Эммануила II.

Ей поднимали настроение фасады дворцов и ряды домов, выкрашенных в охряные, ореховые и розовые тона, чугунные приспособления для чистки обуви возле подъездов и газовые фонари на площадях.

– А вот улица, по которой Диди на будущий год будет ходить в гимназию, – с довольным видом объявила она, потрепав по затылку Энцо, и прибавила: – Смотри не провали экзамены, ослик, скоро это и тебя коснется.

Проспект кончился перед громадой Герцогского Дворца с тремя крепостными башнями, который до объединения Италии был оплотом власти городской аристократии, а теперь в нем размещалась Военная школа. Они обошли дворец по линии трамвая на конной тяге и вышли на мощенную брусчаткой площадь, где возвышался памятник Чиро Менотти.

Их всегда изумляла необыкновенная квадратная борода патриота и его завернутые по моде прошлого века брюки. На этот раз Дино, казалось, был покорен.

– На будущий год я оденусь, как он, – неожиданно заявил мальчик.

– Почему? – спросила Джиза, ведя сыновей по мостовой плавного спуска улицы Фарини. – Тебе очень идет костюм Арлекина.

– Потому что он – герой, а Арлекин – шут, – заявил старший, и Энцо нашел его высказывание безукоризненным.

– Я тоже хочу одеться героем, – поспешил он известить всех.

Пока он предвкушал свое новое достоинство, их настигли звуки горнов и смех.

В гуще музыки и запахов этого праздника, не похожего на другие, оба брата получили на полдник хворост, посыпанный сахарной пудрой, и сладкие пельмени со сливками. А потом они смотрели кукольное представление: несмотря на свой громкий голос, дьявол исполнял роль дурака, и все дружно смеялись, когда Сандроне побил его палкой.

Около трех часов на улице появился целый караван повозок с ряжеными, которые тащили пары старых кляч, рыжих коров и быков, впряженных в плуги. Арлекины кидали в повозки летучие звезды и кинзу и соревновались, кто соберет больше конфет, которые пригоршнями бросали с повозок ряженые.

Для Энцо в этой веренице персонажей, совсем не похожих на самих себя, таилось нечто грандиозное и тревожное. А что, если в самом конце праздника все римские легионеры в картонных шлемах, коломбины и пульчинеллы возьмут и откажутся снять карнавальные костюмы и еще на целый год останутся в мире громких криков, всяких чудачеств и воплей?

К этой мысли он возвращался все следующие недели, когда пост расставил все по своим местам, на глаз отделяя больших от маленьких, здоровых от сумасшедших, синьоров в начищенных туфлях от крестьян в двуколках, подошвы, заляпанные грязью, и глаза, широко распахнутые навстречу всем городским чудесам.

«Merz, marzoum, tri cativ e un bòun»[4], как говорили взрослые, «В марте на один хороший день приходятся три плохих». Но в тот год уже в середине месяца подул теплый, ароматный весенний бриз.

В субботу после обеда Джиза опять взяла мальчишек с собой в центр города, но оказалось, что все безумие карнавала улетучилось бесследно.

Матери надо было в парикмахерскую на площади Свободы. Эта полная воздуха и света площадь простиралась до самых стен синагоги, построенной в неоклассическом стиле. Сопровождать маму к парикмахеру была скука смертная, и они уговорили ее отпустить их на часок в город. Она согласилась при условии, что они не будут терять из виду Гирландину, пить воду из общественных фонтанчиков, этих разносчиков заразы, и не станут даже разговаривать с цыганами.