При таком положении вещей наука об этом отношении, даже если она дана самим Богом или продиктована Его откровениями, не может считаться ничем иным, кроме как наукой: это не сама религия. В этом отношении нельзя позволять, чтобы недостатки привычного языка вводили нас в заблуждение. Наука о вещи – не есть сама вещь. Наша религиозная наука, даже если она совершенна, – не есть даже образ религии. Всякая человеческая наука остаётся ниже своего предмета; и даже когда мы получаем прямые сообщения от Бога о наших отношениях с Ним, необычайные наставления, эти наставления, воспринимаемые человечески, всегда воспринимаются неполно. Не являясь ни чистой, ни полной истиной, они не позволяют нам увидеть ни всех наших отношений с Богом, ни всей глубины этих отношений.
Всякая человеческая теория о божественном установлении, всякая система об универсальном порядке Божьих вещей, одним словом, всякая философия религии, как бы она ни была развита, в конечном счёте есть лишь приблизительная попытка, более или менее удачная формула.
Как только начинаешь оценивать с этой точки зрения самые знаменитые определения религии, с сожалением замечаешь, что ни одно из них нельзя принять. Древняя наука утверждала, что религия – это modus Deum cognoscendi et colendi (способ познания Бога и почитания Его). Но поскольку религия, напротив, есть отношение, установленное Существом существ между Ним и всеми, кого Он создал разумными и свободными, она не может быть просто способом познания Бога и почитания Его. Когда Кант говорит, что религия есть познание всех наших обязанностей как божественных заповедей, он подменяет религию моралью, а реальный объект – субъективным знанием. Однако, каким бы ни было наше знание о ней в данный момент, религия есть и остаётся чем-то иным; она остаётся совокупностью абсолютных, высших и вечных отношений, которые Бог установил между Собой и людьми.
Мы говорим о человеке, изучающем эти отношения, что он изучает религию, но не говорим о том, кто обладает знанием о них, что он «имеет религию»; мы скорее скажем о том, кто вошёл в эти отношения сердцем и душой, что он «имеет религию».
Подобно тому как было дано множество ложных определений религии, так и о теологии распространили множество сомнительных идей, которые привели лишь к состоянию антипатии или враждебности между нею и философией и усилили кажущуюся несовместимость между ними.
Действительно, теологию определяли как науку о Боге, исходящую от Бога; философию – как науку о человеческом духе, исходящую от этого духа; и на основании этих определений попеременно то унижали, то возвышали то одну, то другую из этих двух дисциплин или же оспаривали законность обеих. Особенно отрицали уместность философии религии; оспаривали даже саму возможность такой науки. Эти два понятия исключают друг друга, говорили; религия, будучи божественным установлением, есть сверхъестественная вещь, которую философия не может познать ни через наблюдение, ни через индукцию – свои единственные инструменты. Сверхъестественное, данное теологии через откровение, чуждо философии; следовательно, между ними существует противоположность и несовместимость, по крайней мере – полное различие областей: где начинается область теологии, там заканчивается область философии; где царит вера, там угасает разум.
Подобные антитезы удобны и убедительны для обыденных умов; но их подозрительность заключается именно в том, что они слишком легковесны. Легко заметить, что те, которые нас занимают, лишены как глубины, так и истины.
