В принципе, различие между христианской теологией и теологией философской вполне допустимо; его можно назвать фундаментальным и неизбежным. Одна из этих наук есть плод труда, руководимого откровением, другая – труда, руководимого разумом. Одна имеет совокупность неизменных догматов, установленных авторитетом; другая, независимая от всяких текстов и институтов, по существу изменчива в своих теориях.
Однако, сколь ни обосновано это различие в принципе, на деле между ними существует общность идей – в силу общности их органа, которым является один и тот же разум, и в силу общности их предмета: отношения между Богом и человеком.
Философия и религия могут противостоять друг другу; и когда обе плохи – когда религия суеверна, а философия скептична, – они не могут примириться. Но в своём совершенстве они тождественны; их великие решения, как и великие проблемы, одни и те же, ибо истина едина.
Их борьба, когда она вспыхивает, объясняется так же, как борьба одной философии против другой, и самые яростные схватки оказываются и самыми кратковременными. Та или иная новая философская система, сперва отвергаемая или даже гонимая богословием, в конце концов принимается им и защищается как якорь спасения.
Правильно или нет, но системы Платона, Декарта, Вольфа и Канта, сначала яростно отвергнутые, а затем усвоенные, призываемые на помощь и рабски превозносимые, служат тому доказательством.
Это вполне естественно. Если величайший предмет философии тот же, что и у теологии – отношение человеческого духа к Абсолютному Духу, – то их встреча неизбежна. Эти отношения преподаются обеими науками разными методами, но их учения совпадают, когда мысль, их питающая, доходит до предела – до Высшего Разума, общего источника откровения и разума.
В теории философская, или умозрительная, религия следует исключительно свету разума, тогда как позитивная теология – свету откровения; но на практике это различие стирается настолько, что философия постоянно питается религией, а религия – философией.
Чаще всего они сливаются, и можно видеть, как теология становится философией, а философия – теологией. Когда это слияние подлинно, оно есть идеал; когда же это лишь бессознательная путаница, оно пагубно – ослабляет религию и затемняет философию.
Союз их законен и спасителен лишь тогда, когда каждая из них сознаёт и сохраняет себя, отдаёт, не обедняясь, и принимает, не унижаясь.
Высокий долг – блюсти различие между тем, что принадлежит религиозной вере, и тем, что относится к умозрительному разуму, – не для того, конечно, чтобы объявить всё истинным с одной стороны и сомнительным или ложным – с другой (это удел ограниченных умов), но чтобы утвердить: совместное действие обоих источников предустановлено Промыслом для полного воспитания человека.
Ибо Высший Разум, открывается ли Он непосредственно через разум или пробивается через откровение, в обоих случаях ниспосылает в наш ум лучи одной и той же истины для одной и той же цели.
Но признать, что их совместное действие предустановлено, – значит стремиться к их слиянию, а не к смешению. И вот почему важно их различать.
С той минуты, как религия растворяется в философии, она разделяет все её превратности – все её изменения, всю её судьбу, включая её мимолётность и неизбежное падение, её замену другой, более соответствующей непрерывному развитию.
Поэтому друзья вечной религии не могут быть сторонниками её смешения с какой бы то ни было философией.
