Я задумалась. Оно, наверное, бы мне понравилось, если бы весь «экшен» убрать, дурацкие фамилии и идею спасения мира. Бóльшую пошлость не придумаешь. Тогда, пожалуй, диалоги и несколько описаний внешности прокатят. Мне и вправду понравился рассказ дворника о «стубентах ниверситета».
– Понимаешь, – сказала я, – Фандорин – это та же Золушка, вторичный, засаленный пошлый образ. Обман. Дешевый опиум для народа. Если ты наркоманка, можешь его боготворить, чего тебе еще остается.
Я никогда не задумывалась, кто такой писатель, пока не прочла Набокова. Потрепанный томик «Лолиты» ходил по общежитию, передаваемый молча из рук в руки. Стиль мастера действовал на всех одинаково, гипнотически, будто дикие люди странным образом забывали свой примитивный язык, услышав нечто более богатое и вдохновенное, и теперь никогда не смогут ничего комментировать, как прежде. Они как будто пришли к соглашению, что лучше молчать, чем пересказать любимую музыку словами.
Мне тогда только исполнилось семнадцать, меня не тронули моральные принципы тринадцатилетней Лолиты, мне казалось, что чувства ее не слишком убедительны, а история по современным меркам слегка затянута. Не странно, что даже у Кубрика фильм получился скучный. Но я прочла роман на одном дыхании, и была по-настоящему счастлива чем-то другим – как будто, прежде одинокая, встретила человека, а этот человек – сам Владимир Набоков.
Моя жизнь как бы условно была поделена на «до» и «после». Я все время ходила и думала, неужели из слов, которыми мы говорим про всякую чушь, можно сделать произведение искусства. Интересно, как?
Еще позже, может быть, через год кто-то подкинул мне «Палача» и американские рассказы Лимонова. Лимонов поразил меня совсем другим талантом, талантом «живописать», кажется, так это называется. Опять возникло двойственное чувство. Нет, я не восхищалась его героями, как учили в школе, но мне было страшно интересно читать. Мне казалось, что с Лимоновым я тоже хорошо знакома. Такой он убедительный и честный писатель, наверное.
Но самый любимый мой роман, который если его перечитывать, становится еще интереснее – это «Дом на краю света». Я ощущаю победу, как будто расшифровала наконец то, что действительно чувствую, но никогда не смогла бы сформулировать и высказать сама.
В моем обращении к Марине получилась злобная насмешка. Я понимала, что шокирую ее или даже обижаю, но меня это тогда не смутило, я твердо знала, что все сказанное – чистое правда.
Мы продолжали вместе обедать, но книгами больше не обменивались и околокультурные темы не затрагивали.
С Ниной мы обсуждали окружающих и нашу бухгалтерию. Она демонстрировала лояльность и с завистью смотрела на тех, кто работает давно и может рассиживать за обедом большой веселой компанией, куда нас как абсолютно чужих не брали. Они с Хаменко, так же как и я, числились в «Келли», и тоже слегка комплексовали по этому поводу. Новая работа и без того стресс, а тут еще такой большой женский коллектив с его непонятными условностями и абсолютно непредсказуемым будущим.
Как-то за обедом я спросила Нину:
– А что, это может надолго затянуться? Я имею в виду прием в штат.
– Надеюсь, нет, – вздохнула Нина.
Марина потупилась, будто не выучила урок.
– Надежды юношей питают, – сказала я. – А мы живем в государстве, и у нас есть Закон. Не надо ничего придумывать. Они обязаны нас взять в штат через два месяца.
