дело. В кадетском корпусе не раз приходилось набивать подковки, перебивать каблуки, и делал это лучше остальных. И если, думал, захотят проверить, то с лёгкостью выдержит экзамен.
Обухов старший любил брата Дмитрия, баловал и всё прощал. К
другим же красноармейцам относился строго. Пользуясь родственной поддержкой, тот порой открыто наглел, покрикивал и даже командовал над остальными. Его даже побаивались сослуживцы. В присутствии его старались не говорить о серьёзном, особенно о политике, зная, что разговоры гадёныш обязательно передаст брату. Ни одного исполнения приговора, вынесенного трибуналом, по расстрелу пленных или своих, оступившихся солдат не обходилось без участия Митяя. Уж как любил участвовать в казни! Митяй убивал не сразу, в несколько этапов, и получал удовольствие, наблюдая, как враги умирали от его рук. За склонность к садизму, его свои же прозвали извергом.
Павел постепенно привыкал к боевой походной обстановке, а вскоре
и вовсе освоился в чуждом для него коллективе, в котором были полуграмотные крестьяне, рабочие, кто недавно горбатил спину на элиту общества – дворян. Были, конечно, и грамотные, мудрые люди, наученные жизненным опытом. С ними любил общаться, многое, о чём говорили, брал на ум. Нравилось сидеть возле костра в минуты отдыха, спорить о жизни, о любви, о смерти, да и вообще о всякой мелочи. Молодой Синицын наконец-то уразумел нужды простого народа, понял, к чему стремятся, чего хотят. Иногда ловил себя на мысли, что согласен с коммунистическими идеями, что не зря народ совершил революцию, но потом вновь отталкивал весь этот бред и мысленно переносился в райские времена детства. И тут же делалось неспокойно, лишь вспоминал про Лизу.
«Как там без меня, любимая», – думал и считал дни, когда жена
родит. Неоднократно мечтал перебежать к белым, но не исключал, что Лиза с матерью могли остаться на территории красных и вездесущий Обухов сможет разузнать. Это и сдерживало. Решил не рисковать, пока не узнает где семья.
– Что призадумался Синицын? – с подковыркой подсел на привале
Митяй. – К своим удрать надумываешь?
– Почему так решил? – равнодушно спросил Павел. – Я такой же, как
и ты, красноармеец. Что в душу-то лезешь, зануда. А ну тикай отсель! – За время пребывания у красных Синицын освоил их жаргон и разговаривать старался так же, чтобы не выделяться. Он оттолкнул локтём Митяя, тот пересел на другое место. Сворачивая «козью ножку», продолжал доставать: – А то не вижу, как воюешь? Ни одного беляка не подстрелил! Почему не прикончил того золотопогонника, когда Болотное брали? Отчего не стрелял?
Участвуя в боях, Павел старался не убивать, если не грозила
опасность. И подпоручика действительно отпустил, когда обезоружил в схватке. Мог взять в плен или пристрелить. Но, увидев испуганные глаза молодого парня, вспомнил юношеские годы, учёбу в кадетском корпусе. Почувствовал себя вдруг предателем. Видел перед собой сверстника, возможно, обучался с ним в одном училище. Личность офицера напоминала кого-то. Он тогда навёл на подпоручика карабин и прошептал, чтобы тот уходил.
«Вот гнида, – думал Павел. – Следит за мной. Братец, не иначе,
приказал».
– Что молчишь? – играл на публику Митяй. – Зараза! Нечем
оправдаться?
– Карабин заклинило, – ответил Павел. – Осечка вышла! Такого
разве не бывает?
– Осечка? Правильно братан говорил! Не наш ты!
– Отваливай! Пошёл! А то зубы повыбиваю! – встав с места, шугнул
