Чувство тотального одиночества навалилось гигантским булыжником. Мозг лихорадочно искал, за что бы уцепиться, чтобы окончательно не провалиться в вязкое болото беспомощности и бессилия. Мысли о будущем не думались. И всё время хотелось спать.
Погода как будто специально испортилась. Небо стало серым. Ветви деревьев ещё судорожно пытались прикрыть наготу последними листьями. Дождь из красивого стал злым и колючим.
Викторию никто не торопил. Не дёргал. И ни на чем не настаивал. Мягко предлагали поесть. Тори вежливо выходила к столу. Но аппетита особо не было. Иногда отказывалась. Тогда через некоторое время на пороге появлялась Соня или Катя. Приносили чай и какую-то вкусняшку. Просто оставляли на тумбочке.
Но Тори видела, как тяжело переживает Катя. Она ведь тоже потеряла маму. Как раз тогда, когда, кажется, простила её. Но у Кати есть, о ком ещё думать. Муж и трое детей. А она сидит тут в Москве из-за свалившейся ей на голову младшей сестры, уже отправив мужа и сыновей домой в Североморск.
Через некоторое время, когда первый шок стал всех отпускать, выяснилось, что Вера Свенссон всё сумела просчитать наперёд. Видно, сама будучи качественно наученным врачом, понимала всё про себя и свои перспективы.
У Тори обнаружился российский паспорт и счёт, открытый на её имя в России. Там она значилась как Виктория Петровна Свенссон. Кроме того были подготовлены все документы об опеке.
Официальным опекуном назначалась Катя. Вера подготовила несколько доверенностей на срок до совершеннолетия младшей дочери. На Катю, Вадима, Ольгу и Александра. Всех взрослых, способных помогать её дочери в России и за её пределами. Разрешения на выезд тоже были оформлены до даты восемнадцатилетия. Получается, для Виктории мама не жгла мосты. Счёт в Швеции тоже был на Викторию Свенссон. Контакты адвоката в Стокгольме прилагались.
В документах был абсолютный порядок. Квартира в Серпухове, за которую так запереживала родня, была переписала на Катю и Викторию в равных долях. Кате же были адресованы деньги на отдельном счёте и все архивные документы матери.
Над биркой из московского роддома с датой своего рождения, весом и ростом Катя горько рыдала.
Леля металась между всеми своими девочками: Катей, Соней, Алечкой и Викторией.
- Кать, делать-то мы что будем? Хорошо, что каникулы скоро. Викуся хоть отлежится. А потом-то? Ты не можешь тут сидеть всё время.
- Мам, я понимаю. Но выбор у нас небольшой. Вот только Тори уже увезли из Стокгольма. Вырвали с корнями. Я как вчера помню, как сама переезжала оттуда. Но я сама хотела. И русский у меня родной. А Торька наверняка сделала, как мама сказала. Выбора у неё особо не было. Приют или приёмная семья с одной стороны и чужая страна, но с мамой - с другой. Это не выбор.
- М-да. У нас сейчас тоже так... Или тут с нами. Но школу не менять. Или с тобой в Североморск. Но всё заново. Новые люди. Новые учителя. Новый город.
- Мам, я не буду давить. Да, выбор небольшой. Ещё, кстати, она может вернуться в Стокгольм. Но там только приют. Боюсь, не самое весёлое место. Хотя и комфортабельное. Пусть оклемается. И на каникулы я ей предложу съездить к нам. А там видно будет.
Тори отошла от двери кухни на цыпочках. Ещё не хватало, чтобы подумали, что она специально подслушивала. Так совершенно случайно вышло. И правда, выбор не велик. И ей придётся его сделать самой. Впервые. Никто другой за неё не решит.
