Помолчав и помрачнев, он добавил:
– А в последний месяц я зело похудел из-за почти полной потери аппетита, а обычно у меня правильное телосложение. И обидно, очень обидно, я же сейчас опять машину пропил.
– Рассказал бы, Паша, нам убогим, как пропиваются эти консервные банки, – предложил хронический алкоголик с бровью, запечатанной лейкопластырем. – Я думал, только наркоманы большие суммы и крупные вещи моментально спускают, но оказывается, наш брат алкоголик тоже может показать широту души.
– Это можно, но сначала, Толя, расскажи-ка поподробнее: какую асфальтированную стену ты забодал?
– Три дня назад после обеда пошёл я из отделения – с разрешения медперсонала купить сигарет. Стою у ларька, что напротив входа на станцию метро, цены разглядываю.
– Разве ты можешь прожить вдали от злачных мест?
Не обращая внимание на реплику Павла, вспоминая обстоятельства, Анатолий продолжал:
– Наверное, слишком долго я раздумывал, чем привлёк внимание каких-то паразитов, на. Помню: из глаз искры, большей частью оранжевые короткие. Понял я, что получил удар по голове, на, хотел повернуться, но тут ударили ещё и ещё. Потерял сознание, а когда очнулся, смотрю: перед глазами ком грязи, лежу у ларька. Мимо цивильные и бессердечные ходят люди, голова гудит, ноет, а все карманы вывернуты наружу.
– Зачем ты с большими деньгами за сигаретами ломился?
– Деньги, Паша, при мне действительно имелись великие, примерно пачки на три дешёвых сигарет. Добрел кое-как на полусогнутых конечностях до отделения, где проверили, что я абсолютно трезвый. Дали таблеток и оказали первую помощь, и сейчас на макушке-то уже легче, заживает, а вот бровь что-то туго зарастает, гноится, на.
– Технический нокаут, до свадьбы заживёт, – успокоил Владимир и, обращаясь к Павлу, попросил: – Рассказали б действительно про машину?
– Весной на Ладоге по дороге на рыбалку провалились мы под лёд с машиной, а когда мокрые, чуть живые добрались до тёплого жилья, мои напарники предложили отметить счастливое спасение почти с того света. Я на радостях решился поддержать ребят и развязался в очередной раз, а потом пошло-поехало, – объяснил дистрофик.
Паша в очередной раз тяжко вздохнул и кашлянул.
– Хм, что вздыхаешь? – спросил Анатолий.
– Обидно все это.
– За машину тебе что ли обидно? – запечатанная пластырем бровь Анатолия приподнялась.
– Много, Толя, за что обидно. Вот, например, друга моего лет десять назад угораздило поскользнуться, знаешь, при гололёде, упал и при падении ударился головой о стену дома. Все осталось при нем, а с питием завязал однозначно. Мы с ним в очередях давились, когда водку по талонам давали.
– Бывали дни весёлые, Паша, – подключился к беседе седой алкоголик. – Тогда для всех старше двадцати одного года кремлёвские коммунисты постановили, что пить можно с одиннадцати утра до семи вечера.
– Мы помним, и обидно сейчас – друг-то мой с той поры окончательно завязал, а я же продолжаю бултыхаться. Я его постоянно расспрашиваю – как, мол, ты упал? Каким, значится, местом стукнулся? Сильно ли ушибся? Он, знаешь, то так, то иначе объясняет. Загадка, знаешь, однозначно!
– Естественно, рекбус, крокссворд неразгаданный, – высказал своё мнение круглолицый рябой мужчина.
– Доктора сегодня спросил, в чем дело, – продолжил Павел.
– А она-то что посоветовала, на?
– Тоже подробно серьёзно расспрашивала, что де, да как. А потом смеяться стала, подойди, говорит, к медсестре. Пусть, говорит, она тебе бабахнет по башке.
