Фрунзик Мкртчян. «Я так думаю…» - страница 11

Помню, как Фрунзик в первый раз пришел на урок сценического движения – такой потешный, тощий и в длинных черных трусах. По залу прокатился смешок. Но уже через минуту мы, как зачарованные, любовались его необыкновенной, врожденной пластикой…

С приходом Фрунзика всё как-то сразу преобразилось. Теперь на наши спектакли сбегалось всё студенчество института. Мы стали ездить с гастролями по всей Армении. Везде был успех, в основном благодаря этому парню из Ленинакана.

Тогда ему было только 23 года, но выглядел он старше, наверное, из-за двух очень глубоких морщин у рта. Я думаю, именно они придавали его лицу некую «старческую» мудрость. Был он худ, довольно бледен, невероятно подвижен и удивительно пластичен. Глаза его, такие выразительные, искристые, но грустные, излучали доброту и казались мокрыми, влажными.

Но самым замечательным в его лице был нос. Великий нос, могучий, неповторимый. Он знал силу своего носа, силу его воздействия на зрителя. Потому, когда много лет спустя кто-то предложил ему пластическую операцию, он удивленно произнес: «Зачем? Вся прелесть моего лица в нем».

Фрунзик стал нашим талисманом. Все спектакли с его участием имели шумный и заслуженный успех. Все поняли – это самородок, уже сложившийся актер. Может, поэтому по всем предметам, кроме актерского мастерства, он учился плохо, то есть присутствовал, конечно, на занятиях, но… острил, хохмил, рассказывал анекдоты и делал нас соучастниками своих маленьких спектаклей.

Фрунзик никак не мог понять, зачем актеру знать марксизм-ленинизм или, к примеру, политэкономию. Кстати, именно из-за этих предметов он получил диплом не по окончании института, а только через несколько лет, будучи уже народным артистом.

В школе я учился во время войны. Сорок человек в классе. Вечером дома мы и уроков-то не успевали толком приготовить – сидели в темноте. Рано ложились спать. Было не до чтения. Зато я стал много читать в институте. Хоть и поздно стал читать, но буквально запоем.

В Ереванском театрально-художественном институте было много всякого интересного люда – художники, скульпторы, режиссеры… Собирались, делились впечатлениями о книгах, фильмах, спектаклях. Спорили иногда до утра. Я постепенно так стал к ним подбираться. Сидел сперва тихо и только слушал. Стеснялся своей необразованности. Потом стал их догонять. Начал самостоятельно изучать философию. Читал по ночам. Сократ, софисты, Гегель, Ницше – всё это произвело на меня огромное впечатление. Я делал для себя удивительные открытия и почувствовал, как границы моего маленького национального мира постепенно начинают расширяться.

К двадцати годам уже знал наизусть очень многое из Шекспира. Не говоря, конечно, о стихах наших поэтов – Ованес Туманян, Аветик Исаакян… Всё это еще тогда поселилось во мне навсегда. Очень многое я нашел для себя полезного у Уильяма Сарояна. Его человечность, его гуманизм, его философия жизни… Мне всё это очень близко.

Я считаю, нашу душу разрушили линотипы. Все печатают, печатают, печатают. Быстро… Пулеметной очередью… И без разбора. Не жалеют бумаги… Вот в древние времена были манускрипты. Кто бы стал столько писать от руки и на пергаменте? Слишком дорого и долго.

Зато сейчас прилавки магазинов ломятся от книг. Откроешь книгу – всё слова, слова, слова… А для сердца, для души – ничего… Пусто. Редко когда бывают большие праздники чтения. Литературы хорошей очень мало – Грант Матевосян, Уильям Сароян, Айтматов… Вот это писатели!