Ничего необычного нигде в квартире вроде бы не обнаружилось. Впрочем, она почему-то с самого начала именно так и думала.
Пришлось вернуться обратно.
Нет, это какой же идиоткой надо быть, чтобы обычной нотной бумаги бояться?! Ходить по темным комнатам и искать там всякие гадости после того, как в квартиру явно кто-то вламывался – не страшно, а ноты просмотреть – страшно! Вы только подумайте, какая изящная душевная организация…
Наконец Кире удалось разозлиться на себя. Она нарочито уверенно подошла к пианино и взяла с пюпитра листки.
На них привычно-небрежными значками был записан тот самый музыкальный портрет ее партнера по фильму, о котором говорил пророк на набережной. Причем сама она этот портрет никогда не записывала: нужды не было. Но если человек музыкальной грамотой владеет, что ему мешает записать то, что он слышит с экрана?!
Значит, нужно искать среди знакомых тех, кто владеет нотной грамотой – ну и, конечно, в какой-то момент мог получить доступ к ее ключам от дома. Вот еще бы понять, почему и зачем он это делает…
10 ноября
…Хотелось бы знать, во сколько этот гад-виолончелист появится дома, если самолет у него прилетает в восемь с копейками? Разговаривать с ним, когда он будет идти по аэропорту или садиться в такси, вряд ли стоит. У него в этом случае будет замечательная отмазка: дескать, какой еще у меня может быть голос, если я тут багаж получаю?! Лучше подождать, пока он до дома доберется. Если, конечно, получится…
Все последние дни Кира очень сердилась и на календарь вообще, и на календарь гастролей Давида, согласно которому все это время он осчастливливал своей музыкой концертные залы Сибири. То есть созвониться было, ясное дело, возможно, но кто ж его знает – может, он именно в этот момент на репетиции или вообще на выступлении… Все это ей сообщил трепетный Петька, которому она позвонила, не дождавшись соединения с Давидом. Он же сообщил, что звонить сейчас Алексею тоже не имеет смысла: они с Тамарой внезапно решили навестить свою дочь Веру.
Насколько знала Кира, Вера получилась у Воронихиных как-то очень уж неожиданно, и в роли заботливой матери Тамара продержалась не слишком долго: при первой же возможности Вера была отправлена учиться за границу. С тех пор Алексей с Тамарой освоили за счет дочери половину Европы, потому что в целях расширения дочернего кругозора ее то и дело переводили из одного учебного заведения в одной стране в другое, практически аналогичное, но в какой-нибудь другой. Нынешним местом обитания юной Воронихиной была Прага, и гулявший с семейством по Вышеграду Алексей (которому Кира все-таки упрямо позвонила), ответил на Кирин звонок коротким и раздраженным: «Всё – через неделю».
Значит, пока из всей четверки на роль злодея годился один Давид. Собственно говоря, он-то и подозревался Кирой в первую очередь: Алексей, по ее разумению, счел бы ниже своего достоинства просматривать ее старый фильм, отыскивать в нем нужный эпизод, слушать ее, Кирину, игру в этом эпизоде, да еще и записывать ее музыку… Значит, нужно было ждать возвращения Давида.
На всякий случай, конечно, стоило за время ожидания проверить и всех менее вероятных подозреваемых, поэтому Кира начала методично обзванивать всех своих прежних любовников – точнее, тех из них, кто бывал в свое время допущен в ее берлогу. Каждому из них задавался один и тот же вопрос: «Слушай, а когда ты в последний раз ко мне приходил?». Ее абсолютного музыкального слуха и актерского опыта, на ее взгляд, было вполне достаточно, чтобы почуять вранье в паузе и следовавших за нею словах. Разумеется, каждый из тех, кому она звонила, норовил расценить ее инициативу как приглашение к возобновлению отношений, но уж с этой-то сложностью Кира справлялась легко.
