Футуризм и безумие (сборник) - страница 31

Такова формула символически-декадентского творчества – предшественников и духовных отцов футуризма. Слово футуризм уже было на языке символистов, философ и критик которых Шарль Морис[63] озаглавил свой труд «Литература сегодняшнего дня».

Если мы вглядимся в формулировку творчества декадентов в их собственном изложении, то увидим, что футуристы-дети идут по намеченному отцами пути.

Они резче подчеркивают особенности своего победного шествия и в своих манифестах ссылаются на близость грани безумия, как желанного и ценного.

До сих пор психиатрическая критика подходила к оценке новейших течений литературы с точки зрения душевного здоровья – и открывала Америку. Ни декаденты, ни футуристы ничуть не шокированы близостью к душевному заболеванию.

Пшибышевский[64] завидует участи «мономана[65], страдающего психозом ужасных видений».

Пшибышевский признаёт «объединяющую веру – веру в Шарко[66] и веру в божественность одержимости бесами». Это не выбор, а соединение подлинного лика с личиною, та мгновенность переживаний, под защитой которой свершает свой круг новое творчество.

В одном из обращений к обществу, в манифесте эгофутуризма прямо сказано: «III – Мысль до безумия. Безумие индивидуально». (19 Ego 12)[67]. И эгофутуристы Ассоциации 1913 года признают «мысль до Безумия, ибо лишь Безумие (в корне) индивидуально и пророчественно» (И. В. Игнатьев. Эго-футуризм. Послелетие, 1913).

Однако же на предыдущей странице той же брошюры мы находим упрёк критике: «Эгофутуризм прессой так и принят – “Сумасшествие”».

Это противоречие объясняется тем, что душевное заболевание имеет двоякий смысл. В глазах непосвященного, в обычной жизни слово это стало синонимом бессмыслицы, нелепости и является в том виде, как употребляет его критика, на которую справедливо нападает И. В. Игнатьев[68], добавляя, отчего критике «не выдавать свою безмозглую болванку за череп психиатра?»[69]

На самом деле, всякое душевное заболевание подкрадывается медленно и выражается, действительно, часто ослаблением деятельности сознания, но совершаются эти перемены по определённым законам.

Душевное заболевание требует, прежде всего, оценки, а не глумления. Да и оценка может быть различная в зависимости от исходной точки зрения.

В практической жизни, душевнобольной – бесполезный член общества, он оторван от жизни. Но причина этого – в особом, своеобразном отношении его к внешнему миру, которого обычно и не замечают.

Психиатры подходят к душевному заболеванию, как врачи-естественники. Такова наиболее распространённая точка зрения. Они видят источник болезни в поражении мозговой коры, где Флексиг[70] установил центры высшей психической жизни (ассоциативные).

Расчленяя головной мозг ножом на анатомическом материале, эта школа стремится больную душу вывести из больного мозга, из поражения самого мозгового вещества. Несовершенству микроскопической техники приписывается то обстоятельство, что нельзя ещё пока увидеть этих поражений. Сюда же примыкает в последнее время химическая работа над самоотравлением, как причиной душевного заболевания.