Луису Игнасио захотелось пришибить этих двоих на месте. Но если он сделает это, то сможет ли жить дальше? Да и зачем жить, если в его жизни не будет рыжей чертовки, ставшей смыслом этой самой жизни?! Ведь без нее всё потеряет значимость, всё обесценится. Нет, надо действовать трезво и расчетливо.
И всё же испытываемая злость влила изрядную дозу желчи в его голос. Игнорируя Фьямметту, он обратился к тому, кого готов был придушить собственными руками:
– Как я понимаю, ты, наглый щенок, и есть тот самый эгоистичный ублюдок, который заставил мою женщину рыдать в римской церкви? Что изменилось с того дня? Ты раздумал становиться римским папой? Думаешь, что любовь важнее ватиканского трона? Оперился, возмужал и почувствовал в себе силы противостоять давлению отца? Что-то мне подсказывает, что ни первое, ни второе и ни третье.
Тогда встает вопрос: зачем ты здесь? Пробрался залетным гусаком в чужой птичник и смущаешь покой наивной гусыни? Но ведь на каждого наглого гусака найдется свой день святого Мартина[91].
Маркиз подошел к застывшим молодым людям ближе.
– Эх, вызвать бы тебя на дуэль да прирезать, как того самого гусака. Но так и быть, я не убью тебя. И сделаю это не из жалости к тебе, а совсем по иной причине. Не хочу, чтобы моя невеста лила слезы во время нашего венчания.
А ты… Ты сейчас же уберешься отсюда и забудешь не только дорогу в этот дом, но и само имя маркизы Гверрацци. Клянусь, если еще хоть раз приблизишься к моей невесте, не сносить тебе головы. Запомни это! Я тебя предупредил. Подумай о том, что христианская церковь может лишиться будущего архиепископа или даже папы.
Впрочем, как мне кажется, Господь Бог вздохнет в этом случае с облегчением. Как может нести слово Божие пастве тот, кто не отвечает за собственные слова? И кто гарантирует, что ты не отречешься от Господа точно так же, как отрекся от той, которой давал клятвы верности?
Ты же наверняка уже дал обет безбрачия, а всё туда же. Впрочем, это, наверное, традиция такая в Италии, когда одной рукой священник накладывает на мирян епитимью за блуд, а другой – лезет под юбку любовницы. Лично я знаю как минимум шесть римских пап, выходцев с Апеннин, которые не только вели активную половую жизнь, но и имели внебрачных детей[92]. Как понимаю, ты, щенок, решил пойти по их стопам, а Фьямметте Джаде уготовил незавидную роль любовницы сластолюбца, сидящего на Святом престоле. Хочется верить, что у нее хватило ума и гордости отказать тебе. Так что давай, выметайся отсюда, покуда я сам за дверь не выставил.
Фьямма хотела было сказать что-то, но Луис Игнасио проигнорировал ее попытку. Он подошел к двери и распахнул ее. Анджело Камилло, помявшись на месте, взглянул извиняющимся взглядом на Фьямметту и направился к выходу. Когда он вышел за дверь, де Велада развернулся к застывшей соляным столпом девушке и холодно бросил ей:
– Оставайтесь здесь, маркиза. С вами у меня будет разговор особый.
Добавив в голос злой угрозы, продолжил:
– И только попробуйте улизнуть отсюда. Найду и накажу так, что вовек не забудете.
Луис Игнасио проводил Анджело Камилло до лестницы и, не спускаясь, крикнул мажордому, чтобы тот больше не впускал этого синьора в палаццо. Дождавшись, когда бывший жених Фьяммы покинет дворец, маркиз де Велада постоял на месте пару минут в раздумьях.
Сколько еще придется догонять Фьямметту Джаду, чтобы ей надоело убегать от него? Казалось бы, Судьба приоткрыла перед ними дверцу в комнату под названием «Счастье», а невеста, то ли испугавшись, то ли поддавшись былым чувствам, попыталась бездумным поступком захлопнуть ее. Но он не позволит ей перечеркнуть светлые надежды. Хоть Фьямметта и пытается непредсказуемым поведением ломать его стереотипы и шаблоны, он не даст ей выскользнуть из его рук.
