По пути следования им встречались слуги, которые кланялись и приветливо улыбались. Луис Игнасио проводил жену в комнаты, похожие на женские покои. Оглядевшись, Фьямметта Джада поняла, что не ошиблась, потому что в смежной комнате виднелась большая кровать с балдахином.
– Ожидайте меня здесь, моя драгоценная супруга, – произнес Луис Игнасио строгим голосом, снова перейдя на учтивое обращение. – Я скоро вернусь, и тогда обсудим, что будем делать и как станем жить дальше.
Сказав это, маркиз вышел из комнаты. Фьямма попыталась оглядеться, но лишь вздрогнула, когда в замочной скважине у нее за спиной неожиданно звонко провернулся ключ. Она обернулась и подбежала к двери. Подергав за ручку, попыталась открыть, но не тут-то было.
«Он запер меня!» – пришло ей в голову.
– Нет, всё-таки жаль, что ты сразу увез Фьямметту Джаду в палаццо Москати. Могли бы отметить это знаменательное событие, хотя бы в кругу семьи, – Джанкарло на правах хозяина дома разливал вино по бокалам.
Радостные и весело шипящие пузырьки игристого должны были бы вызвать у Луиса Игнасио ощущение праздника, но недавнее происшествие в малой гостиной препятствовало этому. Противоречивые эмоции раздирали душу до физической боли. С одной стороны, его сердце удовлетворенно ликовало: он сумел привязать Фьямметту Джаду к себе. Теперь она от него никуда не денется. Она его супруга навеки. Остается дело за малым – влюбить ее в себя. А с другой… Луис Игнасио впервые осознал, что любит Фьямметту Джаду так, что самому становится страшно. Это смущало, удивляло и пугало одновременно.
Одна его половина желала устроить для молоденькой супруги незабываемый романтический праздник, хотела холить и лелеять сладенькую Карамельку, а вторая, отравленная ядом ревности, стремилась во что бы то ни стало наказать ее. И даже не наказать, а доказать ей, что отныне и навсегда он будет единственным мужчиной в ее жизни, а тот поцелуй, который она подарила гнусному «ангелочку», – последним подаренным не ему.
– Да, кузен, заварил же ты кашу, – промолвил, потянувшись за налитым бокалом, Адольфо Каллисто. – Не завидую я сейчас Бьянке и Хасинте. Разъезжать по всему Неаполю с извинительными визитами, выставлять себя в глупом свете, объяснять, почему в первой половине дня присылаете приглашение на венчание, а во второй – приезжаете сообщить, что это событие уже свершилось, делать туманные намеки на возможность торжества в ближайшем будущем…
Граф ди Бароцци замолчал на миг, словно пытался представить себя на месте супруги и Хасинты Милагрос, а потом продолжил:
– Знаешь, Лучо, по большому счету, эти визиты следовало наносить вам с маркизой.
– Я не просил Хасинту и Бьянку об этой услуге, – произнес Луис Игнасио хмуро и раздраженно. – Как я понял, сестра сама вызвалась. А Бьянколелла… Бьянколелла – просто сердобольная душа. Как говорится, можно вывезти девушку из монастыря, но вывести монастырь из девушки – никогда. Твою жену хлебом не корми, дай кого-нибудь омилосердствовать.
– Скажи спасибо, что Бьянка не влила струю в фонтан возмущений, который выплеснула сегодня в адрес твоей персоны твоя же сестрица, – произнес граф ди Бароцци с ироничной ухмылкой на лице. – Помнишь, что моя жена сказала, пытаясь урезонить разгневанную Хасинту: «Настоящая любовь искупает всё». Твой долг – доказать теперь, что твоя любовь действительно настоящая.
