Читать онлайн Андрей Умин - Киберрайх

Октябрь 1941 года. Неизменно скудный на сочные краски туманный Альбион в это время года и вовсе испытывает дефицит всякого рода оттенков. Насыщенные цвета не достать даже по продовольственным карточкам, их просто нет, и даже сильным мира сего ничего с этим не поделать. В пасмурную погоду все спит, но, когда осенний туман рассеивается, из паучьей летаргической пелены проступают очертания Кембриджа. Он все еще черно-белый, словно на хронике двадцатых годов, однако вместе с туманом ветер гонит и тучи – они презрительно расходятся в стороны, и первый за долгие дни луч солнца касается земли, серые стены домов краснеют в тех местах, где с кирпичей сошла штукатурка, бесцветные штандарты Британского союза фашистов превращаются в яркие и пугающие багровые предостережения всякому, кто усомнится во власти рейха на островах. Белая молния в синем круге по центру штандартов символизирует силу и вызывает вселенский ужас, как и сама эта необузданная природная стихия. Небо окрашивается голубым, листья на деревьях наливаются последними желтыми каплями из иссыхающего тюбика лета, даже крыши становятся черепично-бардовыми. Раскрашивается все, кроме воинственных патрулей на улицах. Черные плащи, сапоги и фуражки штурмовых отрядов полиции словно забывают перейти с черно-белой пленки на цветную… или просто не хотят, оставляют себе прежний зловещий вид. Редкие прохожие боятся поднять на них взгляд, торопятся пройти мимо, а если патрульный останавливает какого-то бедолагу, тот трясущимися руками достает документы и молится всем богам, старым и новым, быстрее бы проверка закончилась, быстрее бы продолжить путь к своей цели. Это вовсе не страх перед рейхом, как может показаться на первый взгляд, скорее наоборот. Но обо всем по порядку.

Старинный городской паб с бесхитростным названием «Кембридж Тэп» располагается на углу Пемброк и Сент-Эндрюс-стрит, смотрит окнами на тихий перекресток и здание закрытого колледжа. Вдоль тротуаров ухоженные клумбы и везде чистота – физическая, духовная и, конечно, расовая, по мнению тех же нацистских патрулей. В самом пабе непривычно много посетителей для ленивого субботнего дня. В отличие от тысяч питейных заведений Британии, «Кембридж Тэп» считается приличным местом и частенько открывает двери для всякого рода фашистских праздников и заседаний популярного нынче Англо-германского братства, в котором состоят все его завсегдатаи.

В пабе атмосфера более яркая, чем на депрессивной английской улице, и с красочным преображением самой этой улицы внутри становится еще ярче, торжественнее, словно Большой лондонский театр решил дать там небольшое выездное представление. Все двадцать столиков заняты, у бара не протолкнуться, по экранам четырех висящих в углах телевизоров всеми своими двадцатью пятью кадрами в секунду скользит одна и та же картинка – огромное взлетное поле, ракета на стапелях и куча людей, радостно сверкающих улыбками перед камерой. Все посетители паба с упоением смотрят на экраны, и лишь два молодых человека выбиваются из общей массы.

Они сидят за круглым столиком для четверых – два места еще свободны. Лицо высокого брюнета Кима немного смахивает на картошку, но не на такую, какая продается по скидке, а на самую аристократическую картофелину, победительницу королевского конкурса овощей. Он аккуратно зачесывает волосы набок и старается смотреть больше на свою кружку, чем на экран. У него острый, внимательный взгляд и немного сбитое дыхание. Его сосед Гай с более четкими и даже в какой-то мере привлекательными чертами лица тоже нервничает и никак не уберет руку от своих волнистых русых волос, каким позавидовал бы любой ариец Германии. Перед его обаянием и пронзительным взглядом не устояла бы ни одна девушка, будь таковые сейчас в пабе. Оба молодых человека сидят, спрятав длиннющие ноги под столом, но их высокий рост все равно заметен издалека.

– Не могу я на это смотреть, – говорит Гай, с трудом сдерживаясь, чтобы не встать.

– Спокойно. Лишней суетой никому не поможешь. Только сам попадешься, – по-отечески успокаивает его Ким, хотя возраст их одинаков – где-то под тридцать, когда они уже не парни, но еще и не зрелые кургузые мужчины.

На цветных экранах тем временем появляется обратный отсчет, и сквозь сумбурное бормотание десятков посетителей паба пробивается голос диктора:

– Сегодняшняя дата, 12 октября 1941 года, войдет в историю как день первого полета арийца в космос. Я нахожусь на космодроме в Пенемюнде, а позади меня можно видеть генерала Вальтера Дорнбергера и его молодого заместителя, профессора Вернера фон Брауна…

В паб продолжают стекаться люди. В знак доброго расположения духа они с порога выкрикивают «Хайль Хаксли!», поднимая правую руку, прочерчивая ею в воздухе луч почтения от груди и до самых границ человеческой мысли. Взбудораженные великим торжеством завсегдатаи заведения, большинство из которых представляют собой оккупационные силы, вскакивают с мест и отвечают залихватским «Хайль Хаксли!». Всех новых посетителей смеряет внимательным взглядом бармен, и, если очередной гость кажется ему незнакомым, он кивает работнику гестапо, караулящему на табуретке у входа. Тот резко встает, достает карманный измеритель черепа и быстрыми движениями, чтобы не создавать пробку, проверяет незнакомца на предмет расовой полноценности.

– Арийцы, ну конечно, – едва слышно выплескивает Гай, – верят во все эти псевдонауки.

– Ну и ладно, – спокойно кивает Ким. – Пусть все так и остается. Не будем же мы их в этом разубеждать.

– Черта с два, – ухмыляется Гай и делает большой глоток пива. – Только я одного понять не могу. Почему наших это устраивает? Неужели все дело в развлечениях, которые принес с собой рейх?

В телевизорах репортер берет интервью у первого космонавта и по совместительству первоклассного арийца в сотом поколении. Киму и Гаю их голосов не слышно, а может, они просто не хотят слушать коллаборационистский бубнеж переводчика поверх чванливого немецкого языка.

– Развлечения, это лишь внешняя оболочка, троянский конь, под видом которого они подсунули гораздо более страшную вещь – пропаганду, – рассуждает Ким. – Пропаганду праздного образа жизни и зависимости от виртуальной реальности. Ты ведь читал «Дивный новый мир» Хаксли?

– Разумеется. Эту книгу раздали всем после сожжения Библии.

– Вот нацисты и используют ее как Сверхновый завет. Для них это самоучитель по захвату мира и контролю над ним.

– И мы поддаемся! – Гай переходит на громкий шепот. – Как патриот я не могу так просто на это смотреть. Хаксли почитают не меньше Гитлера. Зигуем то одному, то другому. Бред какой-то…

– Тише, – вновь успокаивает его Ким. – Мы что-нибудь придумаем. Для этого мы здесь и собрались.

– Ну да. Спасаем какого-то чудака. Большое дело…

– Все великие дела начинаются с малого. Да хоть и так… Мы ведь не единственные патриоты в этой стране. Если каждый день спасать хотя бы по человеку, мир очень быстро освободится от этой коричневой чумы… Проклятье, куда же они запропастились?

Ким смотрит на наручные часы и задумчиво водит бровью. Прищурившись, он поднимает взгляд на ненавистный телевизор «Сименс» и сверяет время с берлинским.

– Опять спешат, – качает он головой и подкручивает колесико. – Каждый день приходится переводить.

– Еще бы, – ухмыляется Гай. – Сделано в Британии. Черт меня подери, если раньше это не было знаком качества! Но с приходом фашистов… Я видел, как собирают микроволновки у нас в Кембридже. Людям же ничего больше не надо, как отработать смену ради талона в киберреальность. Какое уж там будет качество! Зависимые торчки! Странно, что рейх вообще умудряется воевать нашим оружием.

– На оружейных заводах все серьезнее, – напрягается Ким. – Двойной технический контроль, укороченные смены и двойные киберталоны. И люди держатся за эти места. Так что оружие у рейха, как всегда, первоклассное. Даже произведенное на оккупированных территориях. Черт бы побрал этого Хаксли… и фашистов, поставивших его у власти.

– Хайль Хаксли! – раздается от входа, и все отвечают взаимной хайльхакслиной, вскакивая с мест и высоко задирая правую руку, как пациенты Бедлама в день открытых дверей.

Гай с Кимом мерят очередного посетителя пристальным взглядом. И вновь это не тот, кого они так долго ждут. Но гость, тяжело сглотнув, как человек, прошедший через пустыню в надежде промочить горло стаутом, встречается с ними глазами и идет прямиком к их столику.

– Здесь свободно? – спрашивает он, хватаясь за спинку одного из двух незанятых стульев.

– Нет, ждем друзей, – равнодушно бросает Ким и, учтя, сколь напряженная атмосфера царит последний год в Англии, добавляет: – Членов НСДАП, между прочим.

– Не вопрос, – разводит руками чужак. – Постою у бара.

Ни разу не обернувшись на двух молодых людей, он просачивается в жаждущую пива толпу, облепившую барную стойку, как бюргеры во время Октоберфеста.

Остается еще пара свободных минут, и Гай продолжает беседу. Шепотом, как и прежде.

– Мы производим так много оружия для Германии, и куда оно идет? На захват новых стран. Если бы Советы сдались…

– Как мы? – перебивает Ким. – Чтобы жить в подчинении у захватчиков? Быть их рабами да еще и радоваться этому? Унижаться ради киберталонов?

– Но жизнь важнее всего…

– Одному только дьяволу известно, сколько наших сограждан сгинуло за последний год. И куда они делись? Кто знает? А те, что не сгинули?.. Ну нет. Лучше умереть свободным, чем жить на коленях. Хорошо хоть коммунистам не чужд этот лозунг.

Гай разминает шею и краем глаза опять замечает телевизор, на экране которого первый космонавт заходит в кабину лифта, после чего она начинает подниматься на самый верх колоссального размера ракеты. Гай морщится и отводит взгляд. Он не понимает, что раздражает его сильнее – самодовольные фрицы или ублюдки-коллаборационисты из собственного правительства.

– Коммунисты тоже не сверхлюди, – шепчет он. – Просто Сталину хватило ума запретить кибернетику, когда виртуальная реальность только начала развиваться. Все эти новомодные кибершлемы просто не попали в Советский Союз, иначе бы Геббельс в один миг промыл русским мозги и они сами сдались бы на милость победителю без единого выстрела, как мы, одурманенные дивным новым миром всеобщего благоденствия. Советам просто повезло. Хотя страшно предположить, сколько людей сейчас гибнет на фронте, настоящем военном фронте. Боюсь признаться, но порой кажется, что повезло именно нам.

Ким толкает Гая плечом и часть пива из кружки выплескивается на стол.

– Не подкармливай эти сомнения. Не давай им в тебе прорасти, – рычит он, как тигр, у которого очень сильно уменьшили громкость. – Пропаганда рейха этого и добивается! Свобода превыше всего! Мы должны быть как та лягушка, взбившая масло из молока! Бороться, пока хватит сил.

– Ладно, что-то меня занесло. Давай ближе к делу. Тип, которого мы ждем, действительно потерял память?

Неприятные ощущения от их пространных рассуждений в последние пять минут беспомощно утопают в хаосе всеобщего ликования по поводу выступления молодого денди фон Брауна по телевизорам, и Киму становится спокойнее на душе – теперь можно не шептаться, а спокойно поговорить. Он с радостью переходит к делу, убегая от заунывной пивной болтовни, как от огня. Не сосчитать, сколько образованных англичан за последний год выдало свою нелояльность во время таких вот политических барных бесед. Узнать бы, куда они делись.