– Здешняя публика… очень своеобразна. Вы уверены, что мне тут подходящее место?
– Конечно, – отвечает Ким Филби. – Дерево лучше всего прятать в лесу. Гораздо хуже было бы шептаться по подворотням. Патрули этого и ждут. И уж меньше всего они будут тревожить человека с партийной корочкой в местном фашистском пабе.
– Ладно, тише, – цыкает Дональд Маклейн. – Давайте будем просто ходить по лезвию бритвы, а не прыгать на нем как укушенные.
– Полностью с ним согласен, – поддакивает Гай Берджесс и отпивает пива.
В забитом под завязку пабе витает дух праздника и стоит изрядное напряжение, которое даже можно пощупать в мягком от табачного дыма воздухе. Шум и гам – верные спутники заговорщиков – не позволяют деталям разговора покинуть пределов столика, да никому это и не важно. Преступников ищут на улицах, в дешевых ночлежках, под мостами, в конце концов. А переступив порог питейного заведения, полицейские и штурмовики становятся обычными отдыхающими от тяжкого бремени ловли неугодных рейху лиц. К слову сказать, об этой тайной стороне их работы мало кому известно – общественности просто неведомо, что творится на самом деле. В этом и состоит основная сложность борьбы с фашизмом на данный момент. Люди просто не знают, зачем с ним бороться.
– Я лишь смутно помню ужасы концлагеря, – тихо говорит Арнольд Дейч. – Может, их и не было вовсе, может, это просто кошмарный сон.
– Сон длиной в десять лет, пропавших из вашей памяти? – сомневается Ким. – Я так не думаю.
– Фрицы могли стереть все воспоминания перцептронами, – подается вперед Дональд Маклейн. – С их же помощью мы хотим восстановить пережитый вами кошмар, уж простите.
– Нечего извиняться, – отмахивается Арнольд. – Я ведь сам это предложил. Так сказать, доброволец. Общественность должна знать…
Заговорщики делают паузу, когда посетители паба затихают на время тоста за здоровье фюрера, отстукивают стаканами по столам количество желаемых ему лет жизни, а гестаповец у входа внимательно считает количество крепких ударов по дереву. Выражение его лица, сначала суровое, потом просто серьезное, становится еще мягче, и в какой-то момент гранитные арийские губы растягиваются в улыбке. Посетители с облегчением выдыхают, перестают играть роль выпивох-дятлов, заканчивают стучать и приходят в куда более привычное им состояние выпивох-людей. Шум возвращается в зал мгновенно, нарушая законы физики в части скорости распространения звука в дыме. Но законы физики – не законы рейха, так что ничего страшного.
– Только я не совсем понимаю, что такое перцептрон… – растеряно говорит Дейч.
Ким смотрит на часы и для надежности сверяет их с телевизионным хронографом, отсчитывающим двадцать минут до старта ракеты.
– Перцептрон разработали Зигмунд Фрейд и Карл Юнг, чтобы транслировать виртуальную реальность прямо в мозг…
Еще в самом начале разговора Дейч сузил глаза в знак недоверия, в первую очередь к собственному осознанию реальности после потери памяти, и продолжает морщить лицо, источая великое напряжение студента во время важнейшей на курсе лекции.
– Подожди, надо начать с начала, – одергивает Кима Гай.
– Ты прав. Зайдем издалека. Как появилась вся эта кибернетика и виртуальная реальность. Эварист Галуа-младший, сын Эвариста Галуа и Ады Байрон, не без помощи своего гениального отца лет шестьдесят назад изобрел кристаллические квантовые кубиты из… Я не химик и не вдавался в технические подробности… Вроде из цезия, лития, рубидия… нет, не то…
