Не оглядываясь, она говорит что-то – возможно, себе. Это бы не удивило меня. Беатрис всегда говорила вслух, когда эмоции переполняли.
И тут она бросается обратно. Прижимает одну руку к моей груди, другую – к щеке. Я жалею, что не могу услышать, что она тогда сказала. Я бы дал всё, чтобы это услышать.
Черный фургон появляется словно из ниоткуда. Дверь распахивается, и четверо мужчин в масках выскакивают, хватает её. Начинается борьба.
Пока они пытаются затащить её в машину, двое из них избивают меня – кулаками, ногами, безжалостно, методично. Потом всё гаснет.
Один из нападавших достаёт пистолет и направляет его на меня… но другой останавливает его. Они запрыгивают в фургон и скрываются.
На экране проходят секунды.
Домани и Лука бегут ко мне, затем к ним присоединяются Грассо и Чиччо – они поднимают меня и уносят прочь.
Я перематываю назад – к тому моменту, когда она склонилась надо мной и держала моё лицо в ладонях.
– Она вернулась… – тихо произношу я, почти шепотом. В этом кадре – вся суть. В ней.
– Вот это любовь, или, по крайней мере, так говорят, – вставляет Микки. – Хотя маленькую, но значимую деталь, что она в тебя выстрелила, мы как бы… упускаем?
Домани завершает звонок.
– Скажу ему, что сигнал пропал, – сухо бросает он и берёт айпад.
– Так… Ты готов ехать домой?
Я качаю головой, не отрывая взгляда от экрана.
– Без неё это не дом. И нет. Мне нужно узнать, был ли Дуко прав.
– Что тебе нужно? – Домани скрещивает руки, пока я стою у окна, глядя на огни ночного города, мерцающие сквозь грязноватое стекло больничной палаты.
– Нужно пустить слух среди наших. Узнать, не слышал ли кто-нибудь хоть что-то об Беатрис. Она пропала четыре дня назад. И, кроме скандала со свадьбой, о котором уже кричит весь город, кто-то точно должен был заметить женщину в свадебном платье. Такое не остаётся незамеченным.
– Я свяжусь с Уиспером. Если кто и слышал, или видел что-то – то это он. Он знает, что происходит до того, как это происходит, – говорит Домани.
– Не говори ему, кого мы подозреваем. Я хочу услышать, что он скажет сам. Без наводящих.
Я прижимаю лоб к холодному стеклу. Оно ледяное, и это единственное, что сейчас хоть как-то отрезвляет.
– Мне нужна она, Дом.
– Ты знаешь, мы сделаем всё, что сможем, чтобы вернуть её. Но, кроме слов Розетты, у нас пока ничего. Ты готов к худшему? Ты знаешь, на что способны ирландо-итальянцы.
Я зажмуриваю глаза, пытаясь не пустить в голову те образы, которые уже настойчиво рвутся наружу.
– Если они причастны… и используют Беатрис как наживку, как средство давления – я уничтожу их всех. И каждого, кто с ними связан.
– Ты готов развязать войну?
– Ради неё – да.
Домани тяжело выдыхает, как будто скидывая с плеч что-то невидимое, давящее.
– Я поговорю с Дуко. Возможно, если он подключится, удастся обойтись без полномасштабной бойни. Но это будет сложно. Если подтвердим, кто за этим стоит, тогда уже решим, как действовать.
Я киваю и, наконец, поворачиваюсь к нему.
– Спасибо, кузен.
– Мы семья, Габ.
Эти слова звучат почти механически. Раньше они значили гораздо больше. Но теперь… И по его взгляду я понимаю: он это чувствует тоже.
