– Ты не знаешь, где тут у вас библиотека?
Резван не знал.
Купердонов постучался в номер к поэтессе. Извинился. Спросил у выглянувшей в огуречной маске Галины, не знает ли она стихов Лермонтова. Ну тех, помнишь, в школе учили? Которые начинаются строчкой «Погиб поэт, невольник чести…». Как там дальше-то? Совершенно из башки вылетело…
Галка странной просьбе лысого соседа – Купердонов давно облысел – не удивилась. Двигая одними губами – во время огуречной процедуры лицо не должно искажаться мимикой, – она прочла. Получилось достаточно презрительно – одними-то губами:
Погиб поэт, невольник чести,
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой.
И что-то там еще. Про дерзкий дар, потеху, злобу и затаившийся пожар.
«„С свинцом“, вообще-то, не здорово, – подумал Купердонов. – Во-первых, „сэ-сэ“. Во-вторых, „с винцом“ в груди. Вот тебе и Лермонтов! Торопимся мы в классики, Михал-Юрич! Торопимся…»
Купердонов купил пятнистую бандану, небольшой рюкзачок, похожий на те, которые носили Светкины друзья-планктоны, две пары кроссовок – себе и Светке, две бутылки минеральной воды, лаваш и козий сыр. На голову повязал бандану. И стал похож на Федора Бондарчука. Из фильма «9-я рота». Вернулся в номер. Сказал Светке:
– Сегодня никакой дискотеки! Завтра с утречка в горы. С свинцом в груди. И жаждой мести!
И твердо добавил:
– По маршруту номер восемнадцать! Вот такая ботва. Как говорят твои пиндосы.
Пиндосами в ВДВ называли американцев. Тут Купердонов поделикатничал. Он не стал обзывать Светкиных дружков так, как их зовут не только на Кавказе, но и на просторах всей нашей, по-прежнему необъятной, родины.
Светка удивленно захлопала своими кукольными, как у Мальвины, ресницами. Она их только что выкрасила новой тушью. «Без комочков», – определил свойства туши Купердонов. Он давно заметил, что иногда начинал думать рекламными слоганами.
После разговора со старым абреком издатель свою секретаршу чуть ли не возненавидел. Как будто она уже отдалась врагу. И пять тысяч долларов жгли Купердонову ляжку.
– Какие еще горы? – закапризничала Светка. – Кому ты мстить собрался, папик? Я сюда приехала не отроги покорять! А вино мы и в номере выпьем.
Все-таки Лермонтов накосячил. Не «со свинцом» получалось. А «с винцом». Гарик на Светке проверил.
Купердонов знал, что приехала покорять его секретарша. Он подошел и влепил Светке затрещину. Несильную, но отчетливую. Голова секретарши дернулась. Она вытаращила глаза.
– Эльбрус пойдешь смотреть. А?! Ты хоть раз в своей жизни Эльбрус видела? А если побежишь к своим урродбл…, с гайками в носу, то я тебе… Все твои ноги выдерну! Из одного места. Поняла? Ну!
Светка, как ни странно, не заплакала. Наоборот – восхитилась:
– Так бы сразу и сказал, папик! И бандана тебе идет. Хочешь – прямо сейчас?
Мазохистка. Ее лупишь – она возбуждается.
Светка, вихляя бедрами, отправилась в душ. Мыть «все свои ноги». И то, откуда они растут.
На рассвете отправились в горы.
Утренняя прохлада дальних отрогов омывала лица и пробиралась под куртки. Но с каждым шагом идти становилось труднее. Дорога, наконец, перешла в маршрут № 18, узкую тропку.
Она вилась среди деревьев и огромных валунов. Ошибиться в номере маршрута было невозможно. Указатель, узкая дощечка салатного цвета, похожая на ладонь, точно указывала направление тропы.
Через два тягуна они нагнали Зимнюю Вишню и поэтессу Галину. Обе, мама с дочкой, тоже порядком задохнулись, если судить по алеющим щечкам Альбины Константиновны. Но мама бодрилась.
