Читать онлайн Лариса Миллер - «Где хорошо? Повсюду и нигде…»



От составителя

Имя Ларисы Миллер хорошо известно любителям русской поэзии, которые теперь впервые могут ознакомиться с её стихами не по разрозненным изданиям и публикациям.

В книге представлено более 800 стихотворений – практически полное авторское собрание за 1963–2002 годы. Сборник построен по хронологическому принципу. Не случайно в нём выделено 40 поэтических циклов, каждый их которых совпадает с календарным годом. Время для Ларисы Миллер – не движение стрелки по циферблату часов и не только сумма прожитых лет, но вполне ощутимая материальная субстанция. Приход Нового года или смена сезонов – всегда рубеж, в том числе творческий, и стихи в рабочих тетрадях, как правило, сгруппированы по сезонам: зима-весна-лето-осень-зима. Эти «годичные кольца» в книге, в свою очередь, объединены в пять разделов. Первые два – «Безымянный день» и «Земля и дом», названные по одноимённым сборникам 1977 и 1986 гг., включают также стихи, в своё время не допущенные цензурой к публикации и напечатанные значительно позже в других книгах автора.

В сборник вошли лишь поэтические произведения, за его пределами остался важный пласт творчества Л. Миллер – проза и эссеистика: автобиографические повести и рассказы, статьи о поэтах и поэзии, воспоминания об Арсении Тарковском и многое другое.

Вниманию читателей предлагается подборка откликов разных лет на стихи Ларисы Миллер – рецензии Арсения Тарковского, Григория Померанца, Зинаиды Миркиной, Натальи Трауберг и другие, а также выдержки из интервью Ларисы Миллер, в котором она сама говорит о своей поэзии.

Книга снабжена алфавитным указателем и примечаниями.

Безымянный день

1963–1976

* * *
В допотопные лета
Мир держали три кита.
А потом они устали
И держать нас перестали
На натруженном хребте.
И в огромной пустоте
Держит мир с того мгновенья
Только сила вдохновенья.

1963

* * *
О, кто бы взялся, кто бы мог
Распутать старенький клубок
Обид, любвей, страстей, печалей,
Понять, что после, что вначале
И в чём причина слёз, морщин,
И вытянуть из ста причин
Хотя б одну на Божий свет, —
Но свой клубок обид и бед
Мы начинаем – только тронь —
Катать с ладони на ладонь.
* * *
У всех свои Сокольники
И свой осенний лес —
Тропинки в нём окольные,
Верхушки до небес.
С любовью угловатой,
С её вихрами, косами
Бродили мы когда-то
В дождях и листьях осени.
Сокольники осенние,
Тропинки наугад.
Стал чьим-то откровением
И этот листопад.

1964

* * *
Скоро стает, скоро стает снег.
Будет небом целый мир запружен,
И растреплет небо человек,
На ходу расплёскивая лужи.
Разорвёт он облака в клочки…
А когда уймётся и застынет,
От далёкой незадетой сини
Снова станут синими зрачки.
Скоро стает, скоро стает снег,
И коснётся неба человек…
* * *
Я прячусь в сонную подушку
От белой полночи в окошке,
И снится, снится мне морошка
И всё в морошке, как в веснушках.
А утром вёдер перезвоны
И тает сон, как мягкий пряник…
Своей морошке класть поклоны
Идут по тропке северяне.
И перед нею на колени,
В тепло и влагу мшистых кочек, —
Да будет на зиму варенье,
Чтоб коротать длинноты ночи!
Я вёдер полных столько, столько
Встречаю нынче на Мезени,
Что доверять примете только б —
И ждать везенья, ждать везенья.

Мезень

* * *
На приполярном белом свете
Белы ночами кочки мхов.
Опять не сплю до самых третьих,
Горластых самых петухов.
И никуда глазам не деться
От беспокойной белизны.
Сейчас бы, как в давнишнем детстве,
Уткнуться носом в чудо-сны
И позабыть, что мир огромен,
Суров и бел в моём окне,
И ничего не видеть, кроме
Лукошка с ягодой на дне,
И отыскать в клубничном чреве
Парные запахи лесов…
Ну подари мне, север, север,
Хоть каплю тьмы для этих снов.

1965

* * *
Я знаю тихий небосклон.
Войны не знаю. Так откуда
Вдруг чудится: ещё секунда —
И твой отходит эшелон!
И я на мирном полустанке,
Замолкнув, как перед концом,
Ловлю тесьму твоей ушанки,
Оборотясь к тебе лицом.
* * *
Стынут стёкла телефонных будок,
На замке газетные ларьки,
Засветились малые мирки,
На земле ни грохота, ни гуда,
Будто не бывало войн и бед.
Слышу, как шуршат страницы,
Вижу, как на мир ложится
От настольной лампы тихий свет.
* * *
Сползает снег, как одеяло,
За пядью обнажая пядь.
Земле озябшей и усталой
С азов апрельских начинать,
Чтоб наши считанные вёсны
Мы получили все сполна.
…А если не светло, не росно,
То это не её вина.
* * *
Совсем одни в большом и неуклюжем
Пустынном городе с тобою кружим;
Приходим на покинутую площадь,
Где в лужах перья голуби полощут,
На площадь с опустевшими домами,
Как в комнату, где мебель под чехлами;
Блуждаем, переулками кружа,
Владыки города и сторожа;
Для нас одних и тополиный пух,
И птичьи голоса тревожат слух;
Когда же ночь безлунна и крута,
Стеречь нам городские ворота.
* * *
Хрустит ледком река лесная,
И снег от солнца разомлел…
А я опять, опять не знаю,
Как жить на обжитой земле.
Опять я где-то у истока
Размытых мартовских дорог,
Чтоб здесь, не подводя итога,
Начать сначала, – вот итог.
* * *
Теплом опутана, как тиной,
Живу и жмурюсь на свету,
И пух июньский тополиный
Ловлю ладонью на лету,
И речки медленную нитку
Лениво тереблю веслом,
И погибаю от избытка
Тиши и трав на дне лесном,
И сини, и лугов, и пуха,
И бликов на речном песке,
И жду осеннюю разруху,
Чтоб лист висел на волоске.
* * *
От маеты, забот и хвори,
Раздвинув дни, я улизну,
Как между планками в заборе,
И, окунувшись в тишину,
У осени по самой кромке,
Где листьев ржавые обломки
Покрыты коркой ледяной,
Пройду и стану тишиной.
* * *
Чередуя чёт и нечет,
День за днём уходит год.
И ложится нам на плечи
Сероватый небосвод.
Вот он, мир наш без иллюзий,
Как изжитая судьба, —
От дождя рябые лужи
Да деревьев голытьба.
Был он жёлтым, будет белым,
Как падут снега на грудь.
Я люблю – пропахший прелым,
Оголившийся, как суть.
* * *

Памяти Бориса Николаевича Симолина

В Москве стоит сентябрь с ветрами.
Москву от листьев чистят, чистят.
На Вашей на оконной раме
Дрожит, прильнув, залётный листик.
…Ну, что же, что же Вы пропали?
Вы, верно, задержались где-то.
И, может, нынче на вокзале
Вы покупаете билеты…
Вы где-то есть. И скоро, скоро
Мелькнёт знакомая беретка…
Наверно, это – малый город,
И поезда оттуда – редко.
* * *
Над сараем белые голуби —
Всё, что белого у зимы,
Я взяла бы у них взаймы
Белых перьев для леса голого.
И Голутвинским, Мытной, Лиховым,
О делах забыв, о речах,
В лес да в поле перо это тихое
Унесла б на своих плечах.

1966

* * *
На лист бумаги, как следы на снег,
Ложатся строки. Делаю разбег.
Но, разбежавшись на листе на белом,
Увы, взлетаю за его пределом.
* * *
Январский сумрак затяжной,
Сугробы хрустки, как суставы,
И тянутся по Окружной
Запорошённые составы.
Снега, как дни мои, несметны.
Я в этом мире – на века.
Но снег стряхну с воротника
И в дом войду. И снова – смертна.
* * *
Я верю: всё предрешено
И весь наш путь, что крут и сложен,
Не знаю кем давным-давно
Подробно на листе изложен.
И как ни бейся среди стен,
Ни верь в спасительность отсрочки,
Проставлены на том листе
Все вехи до последней точки.
Но если непогожим днём
Пришлют мне этот лист в конверте,
Будь даже о бессмертье в нём,
Он станет приговором к смерти.
* * *
Не ждать ни переправы, ни улова,
Ни окрика, ни шороха, ни зова.
У леса, у глухого перелеска,
Средь синевы и тишины, и плеска,
На берегу, колени к подбородку,
Сидеть, следя недвижимую лодку
И слушая полуденные речи
Реки, не прерывая, не переча.
* * *
А у нас ни двора ни кола.
Тихо тают в ночи купола,
Тихо таем с тобою в ночи —
Пришлый люд. Ни к кому и ничьи.
Светом в окнах не ждёт городок.
Не зовёт у причала гудок.
До зари никаких переправ.
Можно где-то меж неба и трав
Привалиться к берёзе плечом
И не думать совсем ни о чём.
Пересуды, и сборы, и путь —
Всё потом. Всё потом. Как-нибудь!
Ночь тепла, точно ворох пера.
Всё потом. Как пойдут катера.

Плёс

* * *
Горячей галькой к морю выйду —
И прах земной, и жар, и гнёт,
И боль, и праздность, и обиду
Смывают волны горьких вод.
И жизнь из суток не кроя,
Живу. Ступни ласкает тина.
И всё сомкнулось воедино,
Как моря и небес края.

Коктебель

* * *
После бури ночной на суше
Груда щеп, черенок от груши,
В липких водорослях полено,
На песке бахромою пена,
Створки мидий, клешни кусок
Да русалочий волосок.

Коктебель

* * *
Ни пристаней и ни границ,
Ни колоколен, ни бойниц,
Ни слуг, ни голи, ни элиты.
В степной траве – надгробий плиты.
И обнажают стен остатки
Одну лишь тайну – тайну кладки.
* * *
Сентябрьская ржа
Притупит страх и боль,
Сухой листвой шурша,
Уйду в лесную голь,
Чтоб слышать ветра свист
И чтоб не знать утрат,
Грустней, чем поздний лист,
Погибший в листопад.
* * *
Полосой неудач, полосой неудач,
Вдоль ослепших окон заколоченных дач
И линялых заборов, и вымокших пней,
Сквозь разор и разлад предсентябрьских дней,
Ветром загнанный лист подыму, приручу,
И осеннему Богу поставлю свечу.
* * *
А меж осин витает осень,
И ветер задувает свечи
Минувших пиршеств, лет и вёсен,
И глуше смех, и глуше речи,
И, как над чистою страницей,
Сентябрьским днём склоняем снова
Чуть затуманенные лица
Над белизной непрожитого.
* * *

Маме

О душа твоя… Дым да завал,
После бала неприбранный зал.
Кто здесь не был, не грелся и не пил,
Рассыпая рассеянно пепел.
А тебе убирать недосуг —
Ни охоты, ни сил и ни слуг.
Ты не мучься и не разбирай,
Только сдвинь всё легонько на край,
Только место освободи
Для всего, что ещё впереди.

1967

* * *
А у меня всего одна
Картина в рамке побелённой:
Июньский день и сад зелёный
В квадрате моего окна…
И дуба тень. И дома тыл.
Забор. А ниже, где художник
Поставить подпись позабыл, —
Омытый ливнем подорожник.
* * *
Что там – пир ли, затишье ли, плач по кому —
У тебя, у меня, в том незримом дому,
Где надежда, что лампа на ветхом шнуре,
Светит ночью и в тусклые дни на заре,
Где живёт и живёт по дремучим углам
Давних встреч и разлук неразобранный хлам,
Где тоска оседает бесшумно, как пыль,
Где на равных правах сновиденья и быль,
Где, пока бытия не оборвана нить,
Ни раздать ничего, ни продать, ни сменить.
* * *
Я в новый день вступаю не спеша,
Когда луны растает в небе долька,
От холода сробев и не дыша,
В него вхожу по щиколотку только,
Как в реку, что светла и велика;
И наклоняюсь, не пройдя и пяди,
Чтобы коснуться пальцами слегка
Незамутнённой неподвижной глади.
Глядит ли кто вослед иль не глядит,
Как ухожу из обжитого края
Минувших дней? И, бликами играя,
Грядущее мне пальцы холодит.
* * *
На Беговой ли, на Садовой
Всё что-то роют криво-косо,
Колотят гирей стопудовой
И подвергают ветошь сносу
Под гуд и рёв машинной туши.
А по ночам, в глухой тиши, —
Ни звука. Ночью жгут и рушат
В пределах собственной души.
* * *
Я не иду сегодня на уловки,
Чтоб обогнать спешащих впереди.
Шатаюсь по заезженной Петровке,
Где лес витрин, прохожих – пруд пруди,
Где до всего на свете каждый падок
И ни один не обойдён лоток,
И плод лоточный, как эдемский, сладок,
И бесконечен страждущих поток.
И в том потоке я шатаюсь праздно
Средь сотен душ. Со мною – ни души.
И постигаю города соблазны,
Как девочка, что родом из глуши.
И суетных страстей своих не прячу
И растворяюсь в сутолоке дня,
И чувство ожидания удачи
Вселяется невидимо в меня.
* * *
Помоги мне уйти от запутанных троп,
Непролазных завалов, дремучих чащоб,
Опостылевшей битвы за каждую пядь.
Дай мне дверь и порог – буду дом охранять.
На одной из дорог отыщи, помани —
Стану преданным другом на долгие дни.
Буду сон твой хранить и не спать до зари,
Ни на шаг не уйду от привычной двери,
Чтобы новой тропы не распутывать нить
И не выть на луну, и тебя не будить.
* * *
А воды талые кругом
Светлы, как слёзы умиленья.
И впору, бросив зимний дом,