Гельсингфорсские перезвоны - страница 5

Средним и маленьким колокольчикам становилось грустно, сердце сжималось от жалости. «Вот, мы висим здесь – такие разные – и по весу, и по размеру, а уж о голосах-то наших и говорить нечего! И высокие тенора, и средние альты, и низкий бас… А как зазвучим все вместе – так о нашей дружбе тут же все и узнаЮт! Потому что поддерживаем и дополняем друг друга: иногда оттеняем кого-то одного из нас, иногда сливаемся воедино, а чаще бежим друг за другом, друг за другом и.… наперегонки!»

Тихо вздыхали зазвонные, самые малые колокольчики. «А кто же дополняет и поддерживает старого звонаря, кто ему поет в утешение, когда нас нет?..»

Совета просили у своего старшего и мудрого брата Благовестника. Что делать? Чем помочь человеку быть не таким одиноким?

К слову сказать, звонарь никогда не жаловался на свою жизнь. А во время длинных уборок рассказывал колоколам всякие человеческие истории. Им нравился его тихий голос, неспешная речь, и, особенно, его характерный тембр и интонации. Ни у кого другого не слышали они такого голоса!

В звонарских рассказах колокола всегда улавливали смутную грусть и затаенную надежду. Но о причинах могли только догадываться. Поэтому и просили Благовестника придумать что-нибудь и порадовать старого друга.

Как же они все старались, когда наступал час звонить на службу! Сколько души и чистого сердца вкладывали в каждый звон, каждую трель. Какими четкими и законченными получались форшлаги, как своевременно вплетались триоли и синкопы, каким благородным и звучным аккордом завершалось колокольное песнопение!

Быстро и сосредоточенно втекал людской поток под своды Храма. Время молитвы, время врачевания душ… И колокола были сосредоточены и сдержаны.

А по окончании молитвы, после службы, все немного расслаблялись, успокаивались. Заметно веселел и старый звонарь. Колокола тоже позволяли себе усложнить игру, украсить и разнообразить звон различными рисунками и ритмами. Всем было так хорошо!

Но у колоколов было свойство не отступать от задуманного. Поэтому они продолжали размышлять о жизни Друга, и в тоже время вглядывались в лица других людей, приходящих в храм. И что же? У многих в глазах они замечали всю ту же человеческую грусть… Даже у тех, кто не был одинок, как их звонарь, скорей наоборот – эти люди были окружены другими людьми, большими и маленькими, молодыми и не очень…

«Странные, странные люди…» – выплывали наружу наивные колокольные мысли, медленно и тихо вливаясь в белые облака. «Добрые, славные колокола, – думал старик, заканчивая работу, – вот и прожили мы с вами еще один день…»

После всех трудов и уборок звонарь прощался с колоколами, читал про себя «Достойно есть», совершал земной поклон, и, перекрестившись, уходил вдаль, за церковную ограду.

Однажды, проводив своего любимого звонаря Иннокентия, колокола вдруг разговорились между собой. Их охватили воспоминания.

Благовестник: – Я самый старый валдаец. Помню еще как матушка Пелагея Ивановна, владелица Усачевского завода аж с 1875 года, заботилась обо мне, тогда еще молодом, только что отлитым на ее заводе колоколе. Многие приходили к ней, прося ее отдать меня на их колокольни. Но отдала меня матушка, царствие ей небесное, в исключительно хорошие, по ее мнению, руки. Одному из лучших звонарей на Валдае, служащему в храме Николы Угодника!

Средний, подзвонный колокол