Ген Z. Без обязательств - страница 16
– Все было как обычно, – сказал Дима. – Выпили, поели, разошлись.
Вторая причина, по которой он не любил праздники, заключалась в их совершеннейшей пресности. Принятый чуть ли не повсеместно формат «выпил-закусил» никогда не был ему интересен, как не был он и понятен, потому что удовольствия не приносил. Сердце Димы, если таковое можно было угадать в куске мяса в его груди, не лежало к большим сборищам, а поесть и выпить он мог совершенно в любой день и для этого ему не нужен был ни антураж, ни товарищи.
– Девчонок сняли, – добавил Петя, подмигнув, словно говоря, что знает, что такое молодость.
– Сняли, скажешь тоже. Девчонки с филфака. Там просто щелкнуть пальцами было. Одна до сих пор мне написывает.
– Ты оставил ей свой номер?
– В потоке не сообразил, как это произошло, – тут Дима засмеялся. – Вообще, она бы меня, наверное, убила, если бы я этого не сделал. Свирепая жуть!
– Такие обычно очень горячие.
– Женщины с диким темпераментом – не моя тема.
Услышав звонок со стойки, Дима пошел за пиццей, и Петя задумчиво смотрел ему вслед. Когда они встретились первый раз, Дима был совсем еще ребенком и задирал Игоря в школе. Тогда он был жилистым тощим пацаном. Сейчас же Дима почти ничем не напоминал того ребенка, разве что в спокойствии и равнодушии, с которым он относился к жизни, временами мелькали страхи его детства. Он ни во что не верил – ни в дружбу, ни в семью, ни в любовь, – и всегда находился в полной уверенности, что не нужен никому во всем свете, и сам приучил себя ни в ком не нуждаться. Петя иногда задумывался, смог бы он жить также – совсем один, зато совершенно свободный.
Дима поставил деревянную дощечку на стол и, едва усевшись, сразу потянул в рот кусок.
– Я там еще одну с ветчиной заказал, – прочавкал он. – Жрать хочу ужасно.
– Насчет той «свирепой» девчонки, – сказал вдруг Петя, и у Димы тут же скривилось лицо. Он знал, что ему сейчас скажут. Петя всегда говорил одно и то же, особенно теперь, когда сам был в хомуте. – Может, попробуешь с ней встречаться?
– Ты хочешь испортить мне аппетит?
– Не увиливай. Ты живешь один в какой-то конуре, копишь все эти деньги непонятно на что, ведешь довольно разгульный образ жизни, и, памятуя о том, что у тебя вообще нет тормозов, я за тебя волнуюсь.
– Во-первых, я люблю свою «конуру». Я кстати, в этом году переехал из студии в однушку, так что расширился. Во-вторых, деньги я не коплю, мне просто не на что их тратить, но траты на бабу – это все равно, что вкладываться в заведомо убыточные акции.
– Можешь перепродать на подъеме.
– Или закончить в убытке, ага. В-третьих, я не веду разгульный образ жизни. К свингерам я все еще не примкнул, сатириазом не страдаю. Просто у меня холодное сердце. Я не способен на симпатию и уж тем более на любовь. Смирись уже с этим.
– Хорошо, а в-четвертых?
– В-четвертых?
– Что у тебя тормозов нет – это меня больше всего беспокоит.
– А, тормозов, – протянул Дима. – Ну тут… Я просто делаю, что хочу, Петь. Живу, как хочу, ем, что хочу, сплю, когда хочу, и умру я тоже, как хочу. У меня со смертью контракт.
«Контрактом со смертью» Дима называл готовность по первому же внутреннему требованию заложить жизнь в обмен на порцию экстрима. Он любил ощущение свободы, которое давал ему адреналин, когда кровь бурлила, сердце упоительно сжималось, а жизнь, бегущая по венам, становилось до того жгучей, яростной и страстной, что казалась даже прекрасной. В погоне за этими ощущениями Дима прыгал с банджи, получил разряд по парашютному спорту, занимался скалолазанием, играл в зацепера и лез в постель к «занятым» девушкам. Ему было все равно, как к этому отнесутся другие, и он всегда был готов брать на себя ответственность, будь то разбитое лицо или сломанный позвоночник. Он хотел брать. Брать, брать, брать. Брать от жизни все, до чего дотянутся руки, испытать все ощущения, которые только могли синтезировать его нейроны. Тело, которое склонные к эзотерике женщины называли храмом, было для него средством, и если бы в какой-то момент его оказалось уже невозможным починить, что ж, он нашел бы возможность его выкинуть.