Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 3. Идентичность - страница 21

Поэтому – простите школьнику это отступление – поэтому очень глупо полагать, что польза математики заключается главным образом в наглядности законов дедукции. Эта польза будет сравнительно очень мала. Сущность образования, которое должно быть получено, заключается в ясности понятий, или, вернее, в обладании средствами и правильным методом, прежде всего живым чувством необходимости понимать переданные понятия, все более и более уточнять и углублять их. Учение об инференциальных фигурах не лишено пользы; но после того, как оно представлено и понято, бесполезно тратить драгоценное время на разбрасывание силлогизмов, вместо того чтобы вникать в понятия и прочитанные мысли. Но теперь вернемся к сути. Мы видим, что было бы лучше отказаться от различия между материальной и формальной ошибкой. Под этим подразумевается не совсем одно и то же, но разница, которая действительно существует, не имеет ничего общего с материей и формой. Оно состоит лишь в том, что в первом случае верхняя пропозиция ложна, то есть рассуждающий имеет ложное представление о субъекте или предикате верхней пропозиции; во втором – в том, что он ошибается в своем представлении о терминах, которые должны быть применены в подчиненных и заключительных пропозициях, обычно обманывается языком и либо считает разные вещи одинаковыми, либо одинаковые вещи разными.

Ошибка, таким образом, не должна стоять на пути моей попытки найти путем индукции элементы мысли, которые вызывают движение мысли.

Но откуда берется эта ошибка? Ее источником не являются ложные выводы в смысле формальной логики; они лежат там, где готовится материал для каждого вывода. Это не предвосхищение того, что должно быть доказано позже, а само собой разумеющееся, что условиями для наших представлений являются, во-первых, впечатления органов чувств, или восприятия, и, во-вторых, способность удерживать их в сознании. То, что большинство концепций, которые в настоящее время являются достоянием образованного мира, уже основаны на умозаключениях, мне известно. Но они должны быть приравнены к простым восприятиям в отношении способности удерживать то, что воспринимается верно и настолько резко и определенно, что человек узнает это, несомненно, правильно, даже в самом измененном окружении, а также знает, как отличить это от наиболее похожего. Кто, в конце концов, обычно передает их нам в детстве как нечто готовое, так что нам не приходится делать выводы, из которых они когда-то возникли, а нужно только ухватить и удержать то, что составляет их содержание, как нечто просто показанное и воспринятое нами.

В бесчисленных случаях, конечно, мы косвенно признаем, что тождество должно существовать или не существовать на основе определенных характеристик, а также природу или даже существование отдельных характеристик, опять же часто через многочисленные посредники, но всегда, в конечном счете, прямое недоказуемое признание тождества или различия определенных элементов является основой всего доказательства. Абстракция – это, по сути, не что иное, как осознание тождества и различия элементов идей, но именно большая тонкость материала, идей, которые нужно постичь, делает ее трудной. То, что мы называем хорошим или плохим, большим или малым пониманием, – это почти только разница в этой способности. При полной ясности материала было бы непостижимо не уловить представленный вывод. То, на что уходит так много времени при изучении или понимании новой для нас науки, – это всего лишь ранее незнакомые абстракции. Если признать сказанное выше, а также понять, как двусмысленность понятия проходит через все последующие, так или иначе с ним соприкасающиеся, то этого вполне достаточно, чтобы понять «тупость» некоторых людей, которым абсолютно нечего доказывать. Если с юности, да что там, с детства, все или почти все идеи усвоены лишь смутно и неполно, то повторяемые впоследствии слова, относящиеся к специальной науке или касающиеся сложных жизненных обстоятельств, в устах такого человека оказываются совершенно бессмысленными и незначительными. В его голове все перепуталось. Если, действительно, существующие идеи всегда являются органами, производящими дальнейшие продукты мысли, то такое мышление должно напоминать деятельность машины, гребни и ролики, колеса и кронштейны которой наполовину сломаны и заржавели, здесь слишком короткие, там слишком длинные, здесь слишком толстые, там слишком тонкие, или жизнь тела, органы которого частично лишены самых необходимых веществ, частично отягощены чужеродными. Как здесь физическая смерть и разложение целого являются неизбежным следствием, так и там абсолютная невозможность рационального познания, а значит, и отсутствие интереса, даже отвращение к нему, абсолютная зависимость мышления или речи от преобладающей склонности, абсолютная беззащитность перед любым внешним вмешательством, если только оно было проведено достаточно ловко и с учетом существующих склонностей, здесь фанатизм, там абсолютная тупость перед любым духовным интересом.