– Что, – спросил Алексей Павлович Шильников, прочитав написанное на четверти тетрадного листка в косую линейку заявление. – Не нравится у нас, Коля?
– Нет... – смущаясь, ответил Рубцов. – Нравится. Только я учиться решил.
– Правильно... – сказал Шильников и, оглянув худенькую фигурку своего кочегара, подписал заявление.
Через три дня Николай уехал в Кировск. Решил поступить – вспомните: «Я везде попихаюсь…» – в горный техникум.
Время для поездки Рубцов выбрал не самое удачное...
27 марта 1953 года, вскоре после похорон И.В. Сталина, был опубликован Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР об амнистии. По этому указу – амнистия 1953 года получила название бериевской – из мест заключения освобождались все лица, осужденные на срок до пяти лет.
К осужденным по статье 58-10 амнистия не применялась. Не подпадали под нее и такие матерые «преступники», как Е.В. Овчинникова, которой за хищение пяти литров колхозного молока десять лет заключения предстояло отбыть полностью...
Тем не менее амнистировано было довольно много заключенных, и летом поток уголовников хлынул из лагерей. Обстановку, царящую на Кировской железной дороге, представить нетрудно. В этом смысле Рубцову везло всю жизнь – всегда он оказывался в переломные моменты истории России именно там, где напряженность почти достигала предела, и все видел сам, все сам перечувствовал.
На вокзале Рубцова обокрали, и добираться до Кировска ему пришлось на крыше вагона. В самом вагоне ехали амнистированные уголовники.
Вероятно, за год работы на тральщике Николаю Рубцову удалось скопить какие-то необходимые на первое время деньги. Но деньги тоже исчезли вместе с самодельным, «запирающимся на гвоздик» детдомовским чемоданом...
Возможно, это ограбление и определило – у маркшейдеров стипендии были выше! – выбор Николаем Рубцовым будущей специальности.
Так или иначе, но согласно приказу № 218 от 25 августа 1953 года по Кировскому горно-химическому техникуму в списке учащихся 1-го курса, «сдавших приемные экзамены и прошедших по конкурсу с зачислением на госстипендию по специальности маркшейдерское дело», мы находим и фамилию Николая Михайловича Рубцова.
Жил Рубцов поначалу в бараке на улице имени 30-летия комсомола, упиравшейся в подножие горы Айкуайвенчорр[11], а потом в общежитии на Хибиногорской.
Рядом с общежитием был православный храм, и храм этот действовал, и хотя никто из товарищей не запомнил, чтобы Николай Михайлович ходил туда, но это ни о чем не говорит. Если и ходил Рубцов в церковь, то, конечно, не афишировал этого.
Н.Н. Шантаренков, однокурсник Рубцова, вспоминает, что хотя и старался Николай выглядеть бывалым морским волком, хотя и ходил в матросских клешах, тельняшке, бушлате и – непременно! – белом шарфике, но был стеснительным, довольно замкнутым и даже скрытным юношей.
Впрочем, другие однокурсники (Евгения Константиновна Савкина, Маргарита Анатольевна Салтан) запомнили Рубцова общительным и даже галантным кавалером.
Однажды на собрании, когда выбирали старосту группы, Рубцов предложил выбрать старостой студентку Филиппову.
– Но она же учится плохо! – возразили ему.
– Ну и что? – сказал Рубцов. – Зато танцует хорошо...
Разнобой в воспоминаниях объясняется отчасти материальным положением Рубцова. Из 280 рублей стипендии 210 рублей он платил за абонемент на трехразовое питание, 10 рублей высчитывали за общежитие, и на все остальные надобности – а сюда входила и одежда, которую все-таки надобно было покупать, и мыло – оставалось 60 рублей.
