Злодей и гений – два в одном не совместить,
Вините Моцарта в деяниях Сальери.
«Царю тайги нельзя ни льстить, ни мстить», —
Так думал тигр от одиночества в вольере.
Он брёл в задумчивости по своей тропе,
Вдоль металлической решетчатой ограды.
Тигр не завидовал ликующей толпе —
Не понимал, чему так люди были рады.
Он рассуждал: «Страх порождает смерть,
Безумство храбрых приближает миг победы.
Кто мог бы мне, как повелителю, посметь
Не есть набившие оскомину обеды».
Три раза в сутки подаянием питаться
Ему претило; угождение людей
Противно было, как бы ни стараться,
Он был охотником по дичи и идей.
Вот так, обдумывая бытие своё,
Он приближался к выводу о главном:
Не только сытым быть должно всегда зверьё,
Но и духовным быть, учёным, православным.
Примеров было множество таких,
Когда животных почитали как святыни.
Писали с них порой художники триптих
И даже памятники ставили скотине.
Происхождение его – ему под стать.
Он унаследовал родительские гены.
Не каждый может полосатым тигром стать,
А значит, он в каком-то смысле тоже гений.
На то указывал незаурядный ум,
Тигр справедливый, хитрый, мужественный, храбр.
И вот от этих сладких звероблагих дум
Его отвлёк большой фонарный канделябр.
Их было несколько, но ближний, у тропы,
Напоминал кого-то с витыми рогами.
А остальные – слепки, с общества столпы,
Намёк на знак судьбы, ниспосланный богами.
К чему бы это? Скалы, солнце ли, тайга?
Скорей, знамение людских столпотворений.
Ну а загадочно завитые рога —
Предлог для диспута, полемики и прений.
От этих мыслей странных тигр немного сник,
Что толку в споре быть с собой наедине.
А значит, нужен собеседник, ну, хотя бы ученик,
О том о сём потолковать, и даже Судном дне.
Конечно, тигр позубоскалить был не прочь,
Посочинять от скуки вирши и поэмы.
Воспеть себя прижизненно, ну кто же не охоч —
В тигровой шкуре бард из творческой богемы!
Из репродукторов мелодия лилась,
И так блаженно было жмуриться в вольере.
Какая музыка! В ней чувствовалась власть
Творений Моцарта и ремесла Сальери.
На миг представилась журчащая река,
Таёжный запах упоительной свободы.
А дальше – выстрел… чья-то грубая рука.
Вот злая доля диалектики природы.
Очнулся тигр. Под звуки муз он крепко спал.
Как странно – реквием, звучащий на века,
Прервал игрушечный ребячий самопал.
«Учитель… мог ли он убить ученика?» —
Такая мысль пришлась ему не по нутру:
«Сальери – Моцарта? Ну, это уж позвольте…
Да я любого в порошок за них сотру.
Ну, ай да Пушкин! Нет, вот Пушкина – увольте!
Поэт, конечно, же большой авторитет,
Почти как я, он от природы тоже гений.
Поговорить бы нам; и лучше тет-а-тет,
Как по-онегински Татьяна и Евгений».
Тигр не заканчивал ведь альма-матер стен,
Но из природы вышел, в общем, просвещённый.
Трагедий множество он знал от мельпомен!
Но этой был от всего сердца возмущённый.
Вот Пушкин! Надо же такое сочинить,
Что тигру даже не приснилось бы во сне.
«Но для чего же историческая нить
С такой навязчивость тянется ко мне?» —
Подумав так, тигр озабоченно смотрел
На канделябр со всей тоской переживаний.
Он проторил тропу, точней, поднаторел
