Орн стиснул кулаки. Ладони покрылись потом. Он ощутил резкое усиление фоновой пси-активности.
Вера?
Ему вспомнилось, каким испытанием стала креш-капсула; сон, который его когда-то преследовал.
Богами не рождаются, их создают.
В креш-капсуле он заново собрал свое существо, вернулся из мертвых, отринув старые привычки, старые кошмары.
Испытать качество веры? Во что же он может верить? В себя? Он вспомнил время, проведенное в креш-капсуле, и вопросы, которые его изводили. Тогда он стал сомневаться в КИ, и постепенно в нем начало рождаться осознание. Где-то внутри себя он ощутил древний инстинкт, пережиток архаических тенденций.
И тут Орн вспомнил свое одночастное определение бытия: «Я – цельное существо. Я существую. Этого довольно. Я порождаю сам себя».
У него было, во что верить.
В келье снова загремел голос Бакриша:
– Погрузи свою самость в мистический поток, Орн. Чего тебе бояться?
Орн ощутил сконцентрированное на нем пси-давление, недвусмысленное свидетельство глубоко скрытого намерения.
– Я предпочитаю знать, куда двигаюсь, Бакриш.
– Иногда мы движемся просто ради того, чтобы двигаться, – сказал Бакриш.
– Бред!
– Нажимая кнопку, которая включает в комнате свет, ты опираешься на веру, – сказал Бакриш. – Ты веришь в то, что будет свет.
– Я верю своему прошлому опыту, – сказал Орн.
– А что было в первый раз, в пору, когда опыта еще не было?
– Удивился, должно быть.
– Ты обладаешь познаниями обо всем опыте, доступном человечеству? – спросил Бакриш.
– Допустим, нет.
– Тогда приготовься удивляться. Я должен открыть тебе, что твоя келья не оборудована никаким осветительным механизмом. Свет, который ты видишь, существует лишь потому, что ты этого желаешь, и ни по какой другой причине.
– Что…
Словно воды реки забвения, в комнату хлынул мрак, обрубая все чувства. Предчувствие угрозы сделалось оглушительным.
Во тьме прозвучал хриплый шепот Бакриша.
– Верь, ученик мой.
Орн задавил бурное желание вскочить на ноги, броситься к стене, в которой была дверь, и заколотить в нее кулаками. Там должен быть проем! Но он вспомнил невозмутимую мрачность предостережения жреца. Побег равнялся гибели. Пути назад не было.
Высоко под потолком появилось дымчатое сияние и стало по спирали спускаться к Орну. Тот поднес к глазам правую руку – ее очертания было видно лишь на фоне странного свечения, от которого в комнате не становилось светлее. С каждым ударом сердца ощущение давления росло.
«Темно стало, когда я усомнился», – подумал он.
Получается, молочное свечение, наполнявшее комнату, символизировало антитезу темноты, страха темноты? Не отбрасывающий тени свет померцал и залил келью, но он был более тусклым, чем в первый раз, а под потолком, где зародилось туманное сияние, кипело черное облако. Оно манило, будто абсолютная тьма глубочайшего космоса.
Орн в ужасе уставился на облако.
Тьма, заглушающая чувства, вернулась.
Под потолком снова замерцало туманное сияние.
Предчувствие опасности внутри Орна вопило во всю мочь. Он закрыл глаза, силясь преодолеть страх и сконцентрироваться. Когда глаза закрылись, страх отступил. Глаза потрясенно распахнулись.
Страх!
Призрачное сияние спустилось ниже.
«Закрыть глаза!»
Чувство нависшей опасности поутихло.
«Страх – это тьма, – подумал он. – Тьма притягивает к себе даже в присутствии света».
Он успокоил дыхание, сфокусировался на внутреннем центре. Вера? Что это значило? Слепая вера?
