Глаза, устремленные на улицу. Жизнь Джейн Джекобс - страница 42

и состояла вот в чем: они воображали двоих резко отличающихся друг от друга людей, «скажем, охотника за головами на Соломоновых островах и сапожника в Рок-Айленде, штат Иллинойс», – приводит пример Джейн. Затем каждая пыталась представить себе, что один должен передать другому устное сообщение: охотник за головами мог бы поговорить с вождем своей деревни, тот – с торговцем, приехавшим за копрой, тот – с офицером с проплывавшего мимо австралийского патрульного судна… и так далее до сапожника из Рок-Айленда. Выигрывала та, кому удавалось придумать самую короткую и правдоподобную цепочку. Некоторое время это их развлекало, но в какой-то момент они обнаружили, что слишком часто полагаются как на посредника на Элеонору Рузвельт; «у нее были необычные, невероятные знакомства». Вспоминая эту игру, Джейн, кажется, понимала, как она повлияла на их собственную жизнь на новом месте. «Мне кажется, – писала она, – с ее помощью мы неосознанно старались освоиться в огромном, пугающем мире, куда мы попали из нашего кокона».

Однако по прошествии нескольких лет Джейн и Бетти стали опытными ньюйоркцами – этот огромный пугающий мир стал их домом. Иногда Джейн забиралась на крышу дома и просто смотрела вниз на улицу, даже на проезжающие мимо мусоровозы. «Я думала, какое это сложное, великое место, и все эти мелочи заставляют его работать»[217].

В октябре 1936 года Джейн, которой было всего двадцать, получила новую работу в Адской кухне[218] – районе, ужасная репутация которого восходит к Гражданской войне; теперь в нем располагались склады, гаражи и фабрики. Одной из них была кондитерская фабрика братьев Шарф[219] на 51-й улице к западу от Десятой авеню, недалеко от пирсов Гудзона. Джейн могла бы наблюдать за работой производственной линии, где шоколадные конфеты наполняли разными начинками; однако она работала в офисе за 22 доллара в неделю: писала под диктовку, разрабатывала формы и графики, писала рекламные буклеты и отвечала на письма недовольных потребителей: Нет, это, должно быть, какая-то ошибка. В нашем шоколаде просто не может быть фрагмента стальной проволоки, печатала она, в то время как ее босс сидел рядом, щелкая пружинкой, которую покупатель прислал в качестве доказательства[220]. Но в мае 1937 года она ушла и с этой работы, после ограбления, которое, как она подозревала, было подстроено самой компанией, чтобы как-то вывести ее из-под удара Великой депрессии.

Однажды субботним утром осенью или в начале зимы 1936 года, когда Джейн была у родителей в Скрантоне, отец усадил ее рядом и рассказал о собственных невзгодах из-за Великой депрессии[221]. Семь лет назад он переехал в прекрасный новый кабинет в Доме медицинских наук. Потом рынок рухнул. Многим пациентам теперь просто нечем платить. Что касается аренды офиса, зарплаты мисс Элдридж, его медсестры, подписки на медицинские журналы и всего остального – требуется 48 долларов в день, только чтобы покрыть расходы. Обычно после обеда он возвращался в кабинет, задерживаясь до девяти. Он принимал и в воскресенье вечером. Он боролся.

И эта тяжкая борьба, на фоне ослабленного детскими болезнями здоровья, включая приступ аппендицита («Там такой бардак», – скажет он[222]), взяла свое. Прошло чуть больше года после этого непростого разговора с Джейн, когда доктор Батцнер умер от непроходимости кишечника в возрасте пятидесяти девяти лет. За неделю до этого он жаловался на плохое самочувствие и сходил к врачу. Его положили в больницу, сделали операцию. Казалось, что ему лучше, но вскоре он угас. «Мисс Элдридж, есть кто-нибудь еще?»