– Найт – необычное имя, – заметила Заретта.
– Не имя – прозвище. Получил в детстве: любил летать на велосипеде по ночным улицам. Он и теперь летает, только уже на мотоцикле.
– А как его зовут на самом деле?
– Никто не помнит… – рассмеялся Илвис. – Нет, конечно, в паспорте об этом что-то написано, да только ему нет до того дела.
– Как же вы познакомились?
– Он чинит и собирает мотоциклы. Но основной его работой была и остается доставка. Однажды Найт должен был привезти мне скульптуру, что я заказал на выставке. По пути ко мне он попал в аварию. Чуть не распрощался со своей свободолюбивой жизнью. Однако, опоздав на приличное время, все же добрался до меня с невредимой посылкой и перевязанной наспех рукой. Сейчас он работает в пяти местах одновременно. И еще… – Илвис понизил голос до доверительного шепота, – Найт заметно влюблен в мою сестру. Хотя они встречались всего несколько раз, думаю, судьбы не избежать.
– Вот как, здорово. История прямо для колонки в газету. Кстати, ты свою забыл у меня. Ту, что читал, – уточнила Заретта, – с красочными новостями.
– Новостями? – Илвис сдержанно улыбнулся. – Да ей уж пара недель, если не больше, я просто тебя повеселить хотел.
* * *
– Первая любовь была, как луч… – Гордас не договорил.
Хэпи иронически прищурился.
– Луч, понимаешь ты? – заметно захмелевший голос Гордаса комически булькал. Его всегда строго зачесанные назад черные в пепел волосы теперь, развалившись неопрятными прядями, съехали на лоб, и что уж было совсем непозволительно, на уши. Гордас их не поправлял.
– Верти сильно опаздывает, – грустно заметил Квентин.
– Я уже говорил, Верти отказался от приглашения, – ответил Хэпи не в первый раз.
– Вот как! – удивился Гордас. – Как бы он в монастырь не ушел послесвоей удачно сыгранной роли… – Он сделал еще несколько глотков.
– Смотри-ка, Хэпи, Гордас пьян! – хмыкнул Квентин.
– Не только он, позволю себе заметить. – Хэпи вежливо отстранился от головы Квентина, собиравшейся, по всей видимости, дружески пасть на его плечо.
– Первая любовь, – Гордас закрыл глаза, – ничего давно уже нет, а образ ее – в душе навеки. Новое чувство – лишь блеклая копия прежнего…
Она – блеклая копия… Хэпи потер переносицу:
– И тебе совсем не совестно такое говорить при Квентине? – Спросил он с легким укором.
Между тем Гордас продолжал рассуждать:
– Образ, что останется с тобой до конца, до последнего вздоха, образ, что сопровождает тебя во снах. Очнувшись наяву, ты готов снова любить, но это лишь воспоминание. Человеческая память – удивительная штука. Не было бы ее, не было бы и нас, как таковых. – Гордас требовательно уставился на Хэпи. – Понимаешь?
– Конечно. – кивнул тот. Его темные глаза с запрятанными на глубине эмоциями смотрели на Гордаса изучающе. – Память формирует в нас личность, характер, диктует привычки и правила, – монотонно согласился он.
Гордас удовлетворенно кивнул.
– Я тебя, Гордас, первый раз в таком… – Квентин замялся, но, прожевав длинную паузу, наконец подобрал верное слово и продолжил, – …человеческом состоянии вижу.
– Может, ты и себя вместе с ним заметишь? – усмехнулся Хэпи.
Квентин не расслышал, шепнув Хэпи на ухо:
– А чего Гордас вдруг о любви заговорил?
– Он влюблен в твою Солу, – ответил Хэпи.
– Что? – Квентин часто заморгал.
– Вот именно, что это ты такое несешь, Хэпи.
– Просто он еще этого не осознал, – так же на ухо шепнул Хэпи растерянному Квентину.
