Глобализация и девиантность - страница 33

Для всех вышеперечисленных форм организованной преступности имеет большое значение идеологическая составляющая. Во-первых, это романтизация роли преступника и пропаганда соответствующего образа жизни. В Италии мафиози – борец за справедливость, в Японии – самурай, лишившийся суверена, но верный идеям «бусидо», в России – бездомный бродяга, выживающий за счет преступлений. Так или иначе, активно используется парадигмальная идея, что «общество порождает изгоев» и толкает их на совершение преступлений. Мысль эта крайне популистская, но именно поэтому широко поддерживается населением. Естественно, что для ее распространения требуются соответствующие механизмы. Любая национальная организованная преступность окружена набором мифов, легенд, песен, сказок, преданий и т. п. Этот фольклор, как правило, не имеет авторов, а потому максимально приближен к народному творчеству, что способствует его распространению в обществе. Естественно, что любой народный эпос рано или поздно становится основой для современных видов искусства: радио, телевидения, кино, литературы. Для создания такого имиджа преступности требуется сообщество авторов. Интересно, что включенность в такой «клуб» (как и в преступную организацию) не является формальной или осознанной. Автор, создавая художественное произведение, часто вообще не задается вопросом, пропагандирует он тот или иной образ жизни и поведения или же просто жизнеописует его. В результате СМИ участвуют в конструировании организованной преступности наряду с другими социальными явлениями.[115]

Отношение государства и организованной преступности всегда выглядит как противостояние двух враждующих сторон. Однако всегда ли государство однозначно занимает позицию «борца» с организованной преступностью? Крайне популярное в современной России мнение, что только сильное государство способно эффективно бороться с организованной преступностью, страдает явным упрощением. Все те же Италия, Япония и США, являясь устоявшимися демократиями с сильными социальными институтами, социальными практиками, гражданским обществом, имеют хорошо развитые пре ступные структуры. Может быть дело как раз в развитии демократии? Действительно, изучение организованной преступности свидетельствует, что демократическое построение государства «способствует» развитию организованной преступности. Дело в том, что демократия (независимо от локального наполнения этого понятия) обеспечивает функционирование бизнеса, существование частной собственности. Естественное ограничение деловой активности законами ведет к возникновению альтернативных механизмов удовлетворения спроса на запрещаемые услуги и товары. Наркотики, оружие, проституция, азартные игры стабильно и неизменно лежат в «корзине потребителя» во всем мире. Если в странах с развитой демократической структурой обеспечением такого рода услугами и товарами занята организованная преступность, то в странах тоталитарных, деспотических эти проблемы загоняются в глубокое подполье.

Это не значит, что в демократических режимах альтернативный бизнес существует открыто. Однако для исследователя, будь он ученый или представитель правоохранительных структур, ясно, где искать дистрибьютеров. Если же политический режим в стране жестко тоталитарный (авторитарный), появляется тяготение, с одной стороны, к контролю над этой сферой жизни институтами самого государства, с другой – к идеологически-пропагандистскому решению проблемы. Отсюда появляются раскрываемость преступлений, близкая к 100 %, объявление об успехах в «борьбе с преступностью» (наркомафией, коррупцией и т. п.), а в крайнем варианте декларативное объявление об отсутствии явления как такового. Так, в СССР «не было» ни наркотиков, ни проституции, ни организованной преступности. Заметим, что противодействие организованной преступности затруднено еще и крайней ее латентностью. Если в начале– середине 90-х годов XX в. российская организованная преступность имела вид банд (команд, бригад), к середине 90-х – фирм и даже холдингов, корпораций, то в последние годы в результате симбиотического проникновения во многие социальные институты очень сложно отделить и выявить организованные преступные сообщества. Они похожи на «клубы». Что, например, объединяет выпускников одного университета? Они закончили